Повелитель желания
Шрифт:
Неужели они были знакомы раньше? Да, ведь Джафар намекал на это! И сам объяснил, что похитил ее, лишь желая добиться цели.
Алисон стала его средством отмщения. Она должна была заподозрить это, учитывая, что Джафар не причинил ей зла, не изнасиловал, и это само по себе уже было странным. Алисон почти жалела, что он не тронул ее. Если бы Джафар попросту овладел ею, чтобы опозорить ее жениха, Алисон могла бы это перенести. Безупречность репутации никогда особенно не беспокоила девушку, поскольку она отказывалась позволить обществу диктовать ей, как себя вести и что делать.
Он желал смерти Эрве, это кристально ясно. И Алисон инстинктивно чувствовала: ничто не сможет заставить его изменить решение. Джафара не тронуть ни мольбами, ни слезами. Алисон не стоит взывать к его совести или чести. Здесь не Англия. Это пустыня, где законы цивилизации не действуют, где кодекс благородства совсем не тот, что в ее стране. Здесь, в Берберии, женщина ничем не отличается от вещи, которую можно купить или продать. Мужчины же берут, что хотят, а такие, как Джафар эль-Салех, создают собственные законы.
– Добрый день, ma belle.
Алисон сжалась, услыхав слова приветствия, и с намеренной холодностью повернулась спиной к Джафару. Тот выругался про себя. Последние два дня прелестная молодая пленница обращалась с ним, как с гадюкой, которую случайно обнаружила под камнем. Ее пренебрежение жестоко уязвляло Джафара, а презрительное молчание донельзя раздражало. Терпеть такое от женщины! Джафар считал, что только к деду-англичанину обязан относиться с уважением, только султану должен подчиняться, и то лишь потому, что сам захотел этого. И все же отчего-то считал, что поведение Алисон Викери заслуживает объяснения. Ей необходимо узнать, почему он сделал ее орудием мести. Джафар пытался заставить ее понять причины сопротивления французам, но девушка, видимо, была слишком упряма, чтобы увидеть все в истинном свете.
Но хуже всякого раздражения, всякого гнева и ярости была невыносимая боль, ударявшая в сердце каждый раз, когда он видел муку в выразительных серых глазах. Ее терзания были почти физически ощутимы.
Он изо всех сил старался не показывать вида, насколько тронут отчаянием девушки. Джафару хотелось подойти к ней, обнять, стереть поцелуями печаль с лица, прогнать горе и враждебность и подарить ей страсть, страсть к себе, а не к смертельному врагу.
Исполненный решимости не обращать внимания на неподобающую мужчине слабость, Джафар скрестил руки на груди. Он не мог позволить себе раскиснуть – слишком много поставлено на карту.
– Аллах милостив, – поддразнил он, – потому что соизволил дать мне в награду за мое благочестие идеальную пленницу.
Вместо ответа девушка лишь оглянулась через плечо, вопросительно подняв брови.
– В жизни еще не встречал столь молчаливой женщины. Это поистине благословение Аллаха, – издевательски пояснил Джафар. Ответный уничтожающий взгляд мог бы поджечь мокрый хворост. Но Джафар, не испугавшись, медленно направился к Алисон через весь шатер. Остановившись перед девушкой,
– Если дотронешься до меня, клянусь, тебе не жить.
Янтарные глаза зловеще сузились.
– Ты смеешь противиться мне? – неумолимо-ледяным голосом спросил он.
– Да, смею… ты, грязный дикарь.
Джафар неспешно, намеренно точным жестом выбросил вперед руку и сжал ее подбородок. Алисон съежилась. Но он лишь стал спокойно рассматривать ее раскрасневшееся, испуганное лицо.
– Это не слишком умно с твоей стороны, cherie, потому что в этом случае мне придется наказать тебя за неповиновение.
Алисон затаила дыхание, дрожа от ярости, страха и еще чего-то, названия чему не могла и не хотела найти.
– Возможно, – мягко добавил Джафар, глядя на ее трясущиеся губы, – я наказал бы тебя поцелуями, потому что, если верить твоим словам, ты их не переносишь.
Желание, непрошенное, дерзкое, заставило сильнее забиться сердце, обдало жаром, зажгло пожар в крови.
– Н-нет, – прошептала Алисон, но Джафар, казалось, не слыша, медленно ласкал большим пальцем нижнюю губку, едва задевая влажную внутреннюю поверхность.
– Темеллал, – шептал он. – Моя красавица.
Я буду твоим любовником.
Он не произнес вслух этих слов, однако Алисон понимала все с кристальной ясностью. И почему-то хотела, страстно хотела верить, что предсказание сбудется.
Девушка смущенно смотрела на Джафара, пытаясь понять, почему он вызывает в ней такую бурю чувств. Отчего ее влечет к человеку, которого она ненавидит? Как она может ощущать этот внутренний трепет, еще совсем недавно непонятный и неведомый? Что дает ему власть над ней, власть, от которой подгибаются ноги, колотится сердце и не хватает воздуха? Один лишь взгляд этих горящих хищных глаз, и ее твердая решимость не обращать на него внимания, забыть, уйти в себя рассыпается в прах.
Девушка, как ни старалась, не могла оставаться равнодушной – близость Джафара лишала ее разума, кружила голову. Она словно теряла способность мыслить и могла думать лишь о том головокружительном поцелуе – опаляющем жаре его губ, пряном мужском запахе, нежном прикосновении рук. Ощущения переполняли ее, заставляя забыть, кто она, почему оказалась здесь и кто этот человек. Собственное тело предавало ее, и все по вине Джафара. Она хотела, чтобы он снова начал целовать ее, дотронулся, сжал в объятиях.
– Нет, – снова шепнула Алисон. Отчаяние дало ей силы протестовать.
Но жесткое лицо внезапно смягчилось, настойчивое прикосновение воспламенило кровь. Алисон пошатнулась.
– Тебе следовало бы поблагодарить меня, Темеллал, за похищение. Бурмон не оценит ни твоего ума, ни силы духа. Он не тот мужчина, который способен сделать тебя истинной женщиной.
Воспоминание об Эрве, об ужасной участи, грозящей ему, привело Алисон в себя. Она словно очнулась, и угрызения совести вновь начали терзать душу. Как может она желать Джафара, хотя бы на мгновение забывая о долге по отношению к Эрве, к дяде, к своей стране?