Повелитель желания
Шрифт:
– Я рад, что твоя жизнь в Англии была не столь тяжелой, как ты боялась.
– Я бы этого не сказала, – сухо усмехнулась Алисон. – С момента появления в пансионе я стала отверженной. Со мной был Чанд, и, когда он распростерся на земле и начал молиться Аллаху, его мгновенно заклеймили прозвищами язычника и дикаря. Меня же считали наказанием Господним.
Джафар весело блеснул глазами.
– Могу представить, как ты, должно быть, шокировала почтенных наставниц! Насколько я припоминаю, ты была довольно неугомонной молодой леди!
Алисон грациозно пожала плечами. Она по-прежнему
– Я не позволяла себе переживать из-за того, что мной пренебрегали, особенно с тех пор, как дяди полюбили меня. Я даже привыкла к тому, что вечно считалась притчей во языцех.
Она сказала это с видимой небрежностью, но Джафар уловил боль в голосе девушки.
– Однако я была не так уж беззащитна, – продолжала Алисон. – Огромное состояние может обеспечить доступ в высшие круги. Меня даже представили ко двору, правда, не могу сказать, что особенно настаивала на этом. Дядя Седрик посчитал огромной удачей, если я смогу сделать королеве реверанс.
– Да, состояние может оказаться весьма кстати, – спокойно согласился Джафар.
Алисон надолго замолчала, перебирая нахлынувшие воспоминания. Она воспитывалась в атмосфере богатства и элегантности, но деньги не могут служить лекарством от одиночества. Говоря по правде, они никогда не были для нее великим счастьем, и Алисон быстро усвоила, какое это проклятие – быть слишком богатой, позволять обедневшим аристократам использовать тебя, чтобы подняться выше по социальной лестнице и достичь своих целей, платить за это горем и тоской, никогда не знать, можешь ли ты доверять лучшей подруге или любить кого-то, не опасаясь, что жених охотится за твоими деньгами. Однако именно благодаря богатству в обществе ее терпели. Несмотря на упрямство и непокорность, Алисон прощали почти все.
Вернувшись к реальности, Алисон попыталась сообразить, когда они успели сменить тему разговора. Ведь они обсуждали не ее, а Джафара.
– Жаль, что я раньше не узнала, что ты наполовину англичанин, – вздохнула она наконец. – Тогда мне легче было бы переносить жизнь в заточении.
Ее мечтательный тон подействовал на Джафара, как удар, и душа его вновь заныла. Угрызения совести терзали хуже любых пыток, особенно когда Джафар думал о бесчисленных обидах и несправедливостях, которые причинил девушке. Он похитил ее, запугивал, унижал, едва не довел до смерти и, кроме того, лишь чудом не убил человека, которого любила Алисон. Оноре, дядя Алисон, чуть не отправился на тот свет. Джафар взял ее девственность и уничтожил доброе имя, а возможно, и надежду на счастливую жизнь.
В то время, когда он впервые дал обет мести, любой, самый безумный и зверский поступок, любое жестокое деяние даже по отношению к ней были оправданны. Но теперь больше всего Джафару хотелось обнять ее, утешить, умолять о прощении.
Джафар глядел на Алисон, поражаясь непонятной нежности, которую она пробуждала в нем. Никогда еще в жизни он не испытывал столь
И неожиданно без предупреждения в сознании возникло слово «любовь». Может ли так случиться, что он влюблен в нее?
Вопрос беспощадным клинком пронзил сердце, а последующие мысли отнюдь не утешали. Если он действительно любит Алисон, значит поставит ее счастье выше своего собственного. Если он действительно любит Алисон, значит немедленно даст ей свободу.
Но Джафар не мог сейчас определить глубину чувств к юной пленнице, как, впрочем, и примириться с необходимостью отпустить Алисон. Он даже обрадовался, когда девушка прервала его размышления грустным вопросом:
– Твое племя не осуждает тебя за то, что ты наполовину англичанин?
– Раньше этого не было, но теперь многие считают, что именно кровь неверных помешала мне выполнить обет. Один из членов совета обвинил меня в симпатиях к французским завоевателям и сказал, что в этом виновны мои английские предки.
– Но это совершенная чушь! – взорвалась Алисон. – Никогда не замечала, что ты симпатизируешь европейцам.
Джафар устало улыбнулся.
– Он должен доказать это перед советом. Я не так легко отдам власть!
– Вот и хорошо.
Ее очевидное участие согрело его душу, но следующая же фраза обдала холодом.
– Ты сказал, что наше пребывание здесь дает тебе преимущество в переговорах с французами, но, наверное, мужчины племени еще больше разгневаются на тебя, если отпустишь нас?
– Да, это повлияло на мое решение оставить вас здесь, – уклончиво ответил Джафар. – Мне трудно было бы сохранить свое положение, если бы я освободил вас, прежде чем сумел спасти жизни многих арабских военнопленных.
Сознавая собственное лицемерие, но не желая объяснить истинные причины, по которым продолжает удерживать девушку, Джафар поднялся и направился к двери. Однако следующий вопрос Алисон заставил его оцепенеть.
– Джафар… почему ты не хотел, чтобы я узнала, кто ты? Почему не сказал мне?
Джафар резко обернулся. По выражению его лица ничего нельзя было прочитать.
– Узнай ты, кто я на самом деле, возможно, привела бы отряд своего жениха в лагерь моего племени, и тогда могло бы случиться огромное несчастье.
– А теперь ты считаешь, что я ничего не скажу ему, не предам тебя?
«А ты способна предать меня, Эхереш? » – подумал Джафар, но вслух ответил совсем другое:
– Теперь, думаю, это не имеет значения. Бурмон поклялся не искать вас, как только получил мои заверения, что тебе и Оноре не причинят зла.
Алисон опустила глаза, но Джафар успел заметить отчаяние в ее взгляде, отчаяние, рожденное сознанием, что полковник покинул ее.
– Но что ему оставалось делать? – тихо спросил Джафар, сознавая, сколько грустной иронии кроется в том, что ему приходится защищать смертельного врага. – Его солдаты потерпели поражение, а раненым была необходима помощь. Я пощадил жизнь Бурмона, хотя с полным правом мог бы прикончить его.