Повелители фрегатов
Шрифт:
Отдельно следует остановиться на существовавшем в течение многих десятилетий антагонизме офицеров Балтийского и Черноморского флотов. Это была настоящая проблема. И балтийцы, переводимые на Черное море, и черноморцы, попадавшие на Балтику, сразу же наталкивались на стену отчуждения и неприятия. Несмотря на то что они заканчивали тот же Морской корпус и были такими же офицерами, как и местные, они все равно оставались чужими. Истории известен всего один удачный массовый исход балтийцев на Черное море, когда в начале 30-х годов адмирал Лазарев начал формировать на Черноморском флоте свою команду. Тогда с ним пришли такие в будущем известные деятели, как Нахимов, Корнилов, Авинов, Путятин, Бутаков-старший и другие. Но то был особый случай, который держал на контроле сам император. В остальном же переход с флота на флот, как правило, заканчивался или возвращением офицера обратно (в лучшем случае), или его отставкой. Из воспоминаний вице-адмирала на Данилова: «Надобно сказать, что я в Кронштадте был весьма в дурной славе по причине частого обхождения
— Я принужден тебе сказать, что мне велено. Еще хорошо отдают на волю!
— Что ты говоришь? — спросил он — Говори, что тебе велено!
— Ты сам бы это сделал, когда бы предвидел, да и я бы советовал подать в отставку, деревня у тебя есть, пенсию дадут.
— А ежели не подам? — он сказал.
— Хуже сделаешь сам себе, оставят без всего, что и сказать велено!
— Ну, тогда не подам! — закричал он. — Поди, скажи!
Я сколько ни старался вразумить, но он твердил одно и то же. Я уехал к Обольянинову, которого корабль был еще в гавани. Я нашел его дома, поперек кровати лежащего во всей форме с орденами, разбудил и между разговорами сказал ему, что было велено. Он также заупрямился…»
Глава четвертая
КАЮТ-КОМПАНЕЙСКОЕ БРАТСТВО
Вопрос сплочения офицерского коллектива, привития ему культа дружбы, товарищества и взаимопомощи всегда волновал большое начальство, которое понимало, что без всего этого добиться побед на море от флота будет невозможно. Уже петровский устав предписывал офицерам избегать конфликтов, «жить дружно и партий друг против друга не чинить».
С конца 70-х годов XVIII века, когда на кораблях и судах российского флота были учреждены кают-компании, которые стали не только местом приема пищи офицерами, а, прежде всего, местом их общения, именно кают-компания стала символом того особенного братства, которым отличается флотское офицерство от армейского. Учреждение кают-компании имело громадное значение для российского флота; по выражению историка Ф.Ф. Веселаго, оно оказало самое благотворное влияние, «как на смягчение нравов морских офицеров, так и на развитие среди них общественности и близких дружеских отношений… влиянием большинства сглаживались угловатости отдельных личностей и развивался вкус к искусствам… музыке и пению».
Историк флота Д.Н. Федоров-Уайт в своей работе «Русские флотские офицеры начала XIX века» много внимания уделил именно кают-компании, как центру общения корабельных офицеров. Он писал: «Обобществленная жизнь русских морских офицеров, начиная с воспитания в закрытом учебном заведении — Морском корпусе, а затем в кают-компаниях кораблей, была в то время исключительным явлением в среде русского образованного общества Надо припомнить, что в это время, помимо «артелей» некоторых гвардейских полков, сухопутные офицеры не имели полковых собраний, да и клубная жизнь вообще была еще мало распространена в России».
Жизнь тесной группой вела к большой сплоченности, и даже изолированности морских офицеров от лиц других профессий. М. Бестужев замечает: «Моряки вообще более других замыкаются в себе и не слишком соединительны с новыми лицами, а особенно трудно сближаются с пехотинцами». Зато внутри флотской среды господствовали замечательная сплоченность и дружба Броневский описывает первый день по приходу на Корфу эскадры Сенявина и встречу с судами эскадры Грейга «Первый день… провели мы во взаимных посещениях, шлюпки беспрестанно переезжали с корабля на корабль; всякий спешил видеть друга, товарища, брата. Вот названия, какие дают друг другу товарищи кадеты… на скользком пути жизни. На военном поприще, где зависть часто разрывает твердейшие связи, друзья товарищи до глубокой старости пребывают верными… от сего-то корпус морских и артиллерийских офицеров составляет самое согласное общество. Выгода общественного воспитания тут видна». Декабрист Н. Бестужев писал из ссылки другому декабристу, Завалишину, в 1854 году: «Меня оживили добрые вести о славных делах наших моряков». Даже крепость, каторга и ссылка не убили корпоративного духа Бестужева. Шишков просил в 1819 году главного начальника в Кронштадте фон Моллера за вдову своего товарища, которой было отказано в пенсии, «вспомнив, что покойный ея муж был со мной кадетом».
Случай с П.Т. Головачевым, «одним из самых благородных офицеров того времени», по выражению барона Штейнгеля, очень характерен для нравов морской среды того времени. Посланник Резанов, пожаловавшись на отношение к нему офицеров «Надежды», похвалил Головачева. «С этой минуты на Головачева напала ипохондрия, он заподозрил, что товарищи могут заподозрить его в искательстве; ипохондрия… развилась… на обратном пути в Петербург он застрелился». Конечно, можно предположить, что у Головачева были психические предпосылки к мании преследования, но сам мотив все же типичен для тесно сплоченной среды моряков александровских времен. Человек, посторонний морской семье, П. Свиньин, отмечает в своих «Воспоминаниях на флоте» сцену свидания моряков в Боко ди Катаро: «Не в состоянии описать многих чувствительных сцен, мною виденных, не в состоянии описать той непритворной радости… при свидании с другом, товарищем детства, того торжества дружбы, которая свойственна им одним… лишенные семейственных наслаждений, родственных пособий товарищи — в себе самих находят родных и протекторов… они готовы страдать и умереть один за другого; у них общий кошелек, общий труд, общая честь и слава, общая польза и виды. Ни злоба, ни зависть не в состоянии разорвать связи их». Этот отрывок ярко показывает, как поражала наблюдателя железная сплоченность и тесная дружба моряков. Для Гоголя казалось смешным, что Жевакин 2-й мыслями был со своими товарищами по эскадрам, Дыркою и Петуховым. Гоголю была чужда эта спаянная среда.
Свиньин же, имевший возможность лучше познакомиться с моряками, понял огромную силу этой корпоративной дружбы, благодаря которой кают-компании жили такой полной и веселой жизнью в длинных заграничных походах. Ему удалось написать блестящий эпитаф этим морякам, «готовым страдать и умереть один за другого».
Броневский рассказывает о своей дружбе с одним из офицеров фрегата «Венус»: «При несходстве нравов, мы любили быть вместе, делили радость и печали с удовольствием, и во всю службу не разлучались. Мы не имели между собой ничего тайного, откровенно говорили правду. После ранения Броневского при осаде Тендоса турками, его друг перевел меня на фрегат, сам помогал лекарю при перевязке, сам давал мне лекарства. Словом покоил меня, ходил за мною как брат. Как отец… Должно было отнять руку по состав плеча, но Н… на сие не согласился. В Которе наняв для меня квартиру, он сыскал славного Корузу… и сей… вынул из плеча 23 кости и не только жизнь, но и руку мне сохранил».
Самым замечательным памятником дружбы моряков, вероятно, является поведение адмирала Кроуна и офицеров флагманского корабля при приведении в исполнение приговора над моряками-декабристами. Завалишин пишет: «Пароход пристал к парадному входу флагманского корабля… командир корабля и офицеры встречали нас пожатием руки, а стоявшие вдали приветствовали нас знаками. Старик адмирал, не выдержав, заплакал… плакали навзрыд матросы и офицеры». Когда по приведении приговора в исполнение моряки-декабристы снова сошли на пароход, то они нашли, что офицеры флагманского корабля «позаботились доставить на пароход вкусный завтрак, чай и кофе».
Офицеры корвета «Флора», разбившегося у берегов Албании, были захвачены турками в плен и содержались в заключении в Константинополе. Один из офицеров, лейтенант Сафонов, придумал писать небольшие картинки, которые охотно раскупались турками. «Я рисовал всегда турецкий корабль, разбил 3-х английских и несколько французских». За эти картинки Сафонов получал плату или деньгами, или съестным, «которое делил с товарищами». Длительная жизнь в группе выработала идеальный тип, хорошо схваченный Броневским: «принадлежит к числу отличных наших морских офицеров… учтивый, умеющий шутить. Никого не оскорбляя, он не подал никогда повода к ссоре».
По установившемуся морскому обычаю, офицеры в кают-компаниях рассаживались за столом строго по старшинству. Во главе стола был старший офицер, по правую руку от него — следующий по рангу офицер и так далее. Такое размещение создавало атмосферу уважительности и субординации, выделяло старший и младший (баковый) концы стола. Жизнь кают-компаний в эпоху парусного флота покоилась на обычае видеть в начальнике начальника только на службе, а в кают-компании и вне службы он был только старшим товарищем Старший офицер на палубе всегда «господин капитан 2-го ранга», а в кают-компании — «Иван Иванович». Этим подчеркивалась и особая атмосфера домашности в кают-компании. Старая морская поговорка гласила: «Каков старший офицер, такова и кают-компания. Какова кают-компания, таков и корабль». Особой заботой старшего офицера было создание среди офицеров духа корпоративности.