Повелители сумерек: Антология
Шрифт:
Видимо, ей это удалось, потому что, когда Жанна вынырнула из забытья в следующий раз, во рту у нее было сухо и мерзко, как случается после долгого сна. Жанну разбудили странные звуки – кто-то, сидевший у нее в ногах, всхлипывал, закрыв лицо руками. Сначала она не могла разобрать ни слова, но временами прерывистое бормотание становилось понятнее, и тогда ей казалось, что она различает целые фразы.
– Прости, прости меня… я не хотел этого… не хотел… все получилось совсем не так… я не смог остановиться… Почему, ну почему ты разрешила мне войти?..
Он хныкал, подвывая, словно
– Мне казалось, что, если я люблю тебя, тебе ничего не грозит… С другими было не так, они всегда оставались просто едой… а ты… ты была такой чистой, такой светлой… Я боялся за тебя… не хотел заходить на твою территорию… берег… Я берег тебя! – с обидой воскликнул он. – Охотился по ночам, ел только на стороне… А ты… ты сама, своими руками… – Он снова всхлипнул.
«Уходи, – сказала ему Жанна. – Я не люблю плачущих мужчин».
Она произнесла это мысленно – язык не слушался ее, из горла вырывалось только прерывистое горячее дыхание. Но он каким-то образом услышал – прекратил рыдать, выпрямился и быстрым, плавным движением переместился поближе к ней. Теперь она видела его лицо. Красивое, бледное лицо, обрамленное длинными черными кудрями. Огромные, широко распахнутые глаза.
– Жанна, – сказал он очень ласково. – Жанна, девочка моя…
Ледяная ладонь легла ей на обтянутый пергаментной кожей лоб, взъерошила высохшие, словно солома, седые волосы. Рука чуть заметно вздрагивала, и это было неприятно Жанне.
– Прости меня, моя любимая. Как жаль, что источник почти иссяк…
Он наклонился и легко коснулся губами ее морщинистой кожи.
– Сейчас ты заснешь, девочка. Заснешь и увидишь очень хороший сон. Ты будешь спать долго… и увидишь себя самой красивой, самой счастливой и любимой девушкой на Земле… Спи, моя хорошая… Я буду с тобой… я буду с тобой всегда…
И она послушно закрыла глаза.
«ПРИГЛАШАЮ сиделку для ухода за тяжелой больной. Требования: МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА, медицинское образование желательно, возможна подмосковная прописка или регистрация. Звонить ПОСЛЕ 19.00. Спросить Леонида».
ВЛАДИМИР АРЕНЕВ
«Мечтают – и не только об электроовцах…»
([д]озорное)
– Впусти меня, – попросила она, и он, конечно, впустил, не мог не впустить.
Эта игра началась еще на концерте «Грязных удальцов», еще там он заприметил ее, да и она, она тоже выделила его из толпы: высокий, пышущий здоровьем мужчина, такие чаще встречаются на обложках модных журналов, чем в жизни. Последовал обмен взглядами: сперва оценивающими, потом будоражащими кровь, слишком откровенными. Он сделал вид, что смутился, и ушел, не дожидаясь, пока закончится концерт, но прежде еще раз посмотрел на нее.
Она поняла. Она не устояла. Она – здесь.
– Входи. –
Она перешагивает через порог – невысокая, в маняще декольтированном платье, с легкой улыбкой на губах. Многие бы отдали жизнь за эту улыбку.
Дверь захлопнулась с легким щелчком.
– Как зовут тебя, красавица?
– Зачем звать? Я прихожу сама. – Ее изящные тонкие пальчики скользят по его запястьям и выше, ласкают напрягшиеся стальные бицепсы. – «Что в имени тебе моем? Ведь роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет».
Объятия становятся всё сильнее, касания – откровеннее, ее губы и язычок пахнут ванилью и на вкус чуть горьковаты.
– Ох, как бьется твое сердце! – Она просовывает правую ладошку под одежду, поближе к его разгоряченному телу, а губы скользят ниже, зубы легонько покусывают за шею, – ах, остренькие какие! – проступает кровь. «Прости, дорогой». – Еще укус, теперь уже точно в цель, кровь брызжет, заливает ей лицо, она кричит, и сердце бьется, бьется!.. – не сердце, кол осиновый, который пробил его рубашку, ее правую ладошку, пиджак, ночное платье, вошел наконец в ее тело и уже (он чувствует это пальцами) вышел с той стороны, между лопатками.
– Ты?!. – удивленно-растерянное, обиженное; последнее, что она говорит.
– Я.
Он отстегивает специальный «нашейник», из которого уже вытекла вся свиная кровь. Касается пальцами того места, где ее острые зубки поцарапали сталь; в мастерскую идти не придется, но вот на досуге самому надо будет подлатать.
Костюм, разумеется, безнадежно испорчен, но это обычное дело, по-другому не бывает.
Он бережно снимает с кола ее ставшее вдруг очень легким тело, отвинчивает кол; дверца на груди с легким клацаньем становится на место. Теперь – прибраться в комнате и отправить отчет об еще одной обезвреженной охотнице.
И до завтра можно отдыхать: подзарядиться, сходить в мойку, устроить себе плановое «сон»-отключение. А потом – снова на работу, снова выслеживать и обезвреживать.
При этой мысли он испытывает некое непонятное чувство, похожее на то, которое возникает при резких перепадах напряжения в сети. Человек бы сказал: «Я волнуюсь, предвкушая», – но он ведь не человек.
– Отстреливать таких надо! – горячился хозяин автозаправочной станции.
Двое полицейских зевали и с недоумением осматривали испорченные машины. Густой рассветный туман клубился над заправкой, казалось, в нем скрывается нечто… нечто опасное.
– Вы уверены, что это не обыкновенное хулиганство? – спросил старший патруля.
– Уверен ли я?! А вы почитайте доклады ваших коллег, я же не в первый раз заявление делаю! Каждый месяц по десятку машин…
– Сливают бензин? – предположил младший.
– Но зачем так?! И главное – это же какая наглость должна быть! Пока клиент отошел на минутку, а машина заправляется… – Хозяин только рукой махнул.
Старший патруля присел на корточки и коснулся пальцем двух круглых отверстий в бензобаке.