Повелительница снов
Шрифт:
На вокзале автобус уже высматривали юркие телевизионщики. Оператор небрежно проехался камерой по их шеренге разом загоревшихся мордашек. Подошел московский поезд. На перон молодцевато спрыгнула удивительно хорошо одетая симпатичная проводница и с улыбкой стала встречать выходивших пассажиров. Первым без вещей и без пальто вышел высокий полный лысоватый мужчина. Прощаясь, он снисходительно потрепал зардевшуюся проводницу по щеке и повернулся к вышедшей вперед даме из "Волги", Зоя Павловна опасливо переминалась сзади.
– С партийным приветом, девочки! У, какой вы цветничок для меня собрали! Ну, и какую же мне оставили?
– А мы для Вас, Михаил Юрьевич, себя оставили!
– сказала дама, незаметно оттесняя
Девочки так и стояли с цветками в руках, не зная, куда их девать. Вышел молодой подтянутый мужчина с чужим пальто в руках и такими же коробками, он подошел к Михаилу Юрьевичу и встал немного позади него. Варя уже ни о чем не могла соображать, потому что она заметила у всех делегатов одну и ту же яркую коробку. Она хорошо знала, что в ней - предмет грез всех девочек с их двора, огромная шагающая импортная кукла. Она стоила баснословные деньги, десять рублей! Но даже за такую цену они расходились только по большому блату. Варя ничего не могла с собой поделать, она должна была завладеть этим сокровищем! Она с вожделением уставилась на эту замечательную коробку в руках стоявшего за Михаилом Юрьевичем молодого мужчины. Вдруг она поняла, что сам Михаил Юрьевич пристально наблюдает за ней из-за полного плеча дамы.
– Не налегай, не налегай Лариса!- отстранил он ее от себя, - Что за девчонки-то хоть?
– И, резко понизив звучный голос, спросил у толкавшей его дамы,- Они хоть сосать-то умеют?
– Ну, кто, девочки, поедет со мной?- повернулся он к ним от Ларисы, насмешливо дразня коробкой с куклой, принятой у почтительного зама. Варя решительно шагнула вперед.
– Ты что, Миш, рехнулся? Вечером все, вечером! ласково отпихивала его от девочек жирная Лариса. Она кинула быстрый тревожный взгляд Зое Павловне, та подскочила к ним, отобрала цветы и свистящим шепотом приказала: "Быстро по домам, дряни! На трамвай - быстро!".
Варя была разочарована до глубины души. Ну, зачем тогда вообще эти съезды, если кукол дарят только лысым дядькам? Чего они ее выгнали-то? Этот дяденька еще не слышал, как она читает стихи! А, кроме того, протезировавшаяся у ее мамы кассирша из кафе "Романтика" подарила им большую редкость - пачку пластиковых трубочек для коктейля. Варя ими сосала абсолютно все - от чая до жидкой манной каши. Они еще не знают, как она умеет сосать!
В РОДНОМ ГУРТУ И ГОВНО ПО НУТРУ
Только летом на хуторе Варя чувствовала, как с ее души падает еще непосильный для нее груз. Врать здесь не просили, наоборот, если Варька пыталась подвирать или льстиво подлащиваться ко взрослым, ее презрительно обрывали. Педагогические усовершенствования Варькиной натуры поэтому выветривались за пару дней. Она становилась обычной деревенской девкой, которой наряду с привычкой к работе старались привить трезвый взгляд на жизнь без идеологических залетов.
***
В дежурную очередь Ткачевых дед взял Варю в подпаски в общественное стадо. Это было хлопотное и нудное занятие. Животные так и норовили разбрестись, растеряться. В обед они подогнали стадо к хутору, и дед пошел перекусить и чуток передохнуть, а Варя осталась следить, чтобы скотина не потравила молодую сочную поросль кукурузы. Вдруг она увидела, что три овцы, отбившись от стада, стоят недвижно поодаль в канавке, жалобно блея. Неподалеку возвышался кирпичный остов выгоревшего когда-то длинного здания, похожего на коровник. Варя смело направилась в их сторону и вдруг с ужасом почувствовала, что под ногами у нее зыбкая пустота. Овцы же, по ее следам, с трудом подтягивая копыта, стали пробираться в ее сторону. Рядом с ней была твердая кочка, на которую они по очереди вскарабкались. Варя успела поворотиться и схватить последнюю овцу за хвост. Цепляясь за шерсть животного, она со звериным упорством выбиралась из засосавшей ее уже выше колен грязи. Выбравшись, отдышавшись, она отогнала стадо подальше от гиблого места, навсегда приметив обманчивую яркую зелень, пятном выделявшуюся среди остальной выгоревшей степной растительности.
Подогнав стадо к воде, Варя стала тщательно отмывать ноги от налипшей, привлекающей мух грязи. Она с трудом оттирала ее и вдруг заметила, что после смытой земли на ее ногах все же остается какой-то беловатый налет, похожий на жир. Захватив жменю песка она кое-как его смыла. Потом пришел дед и строго выговорил ей за то, что она поворотила стадо от кукурузы к заброшенной ферме: "Ты и сама там не шатайся, Варька! Места там гиблые!". Когда Варя спросила, чего же они так живут, что из окон мазанки видать такие места, то дед сказал, что никто в том не виноват, кроме немцев, которые в ферме лагерь военнопленных сделали, а в силосном рве рядом коммунистов и местечковых евреев расстреливали. Тогда до Вари дошло, что за жир она оттирала с ног, когда чуть не утонула, увлекаемая безымянными неупокоенными мертвецами.
Вечером они ужинали молоком с покрошенным в него белым пушистым хлебом. Бабушка, глянув на внучку с удивлением сказала: "Варька, ты же черноголовая была, а за день вся выгорела!". Бабушке не пришло в голову, что Варька не просто на солнце стала пегой, а что у нее появилась первая прядь седых волос.
Война с Дона не ушла, война так и осталась здесь и являла свою страшную суть в каждом подворье, скалилась из каждой щели. Каждая семья помнила какой-то неизбывный ужас из бытия у кромки силосной ямы. Нет, такой войны Варька не хотела бы для себя! На многих базах стояли обгоревшие остовы румынских автобусов, превращенных в курятники. На них когда-то день и ночь двигалась через хутора к Сталинграду неисчислимая армада. Такой технически оснащенной, блестящей, разноязыкой армии не видели в этих местах. На это было просто смотреть невозможно, но отдаленные разрывы орудий говорили, что там, в Сталинграде "глаза боятся, а руки делают".
Здесь надо со стыдом сказать, что, если бы немцы просто бы были чуть больше людьми, если бы они, пусть на словах, не захватывали, а освобождали, то весь Дон поднялся с ними. Не смотря на то, что всем уже была ясна суть устанавливаемого немцами порядка, они все же смогли сформировать на Дону, где прошло несколько советских мобилизаций, две дивизии. Вот до чего довела советская власть вечных защитников южных российских границ! Многие из таких отщепенцев лелеяли фантастические идеи о том, что, захватив с помощью немцев Дон, они смогут выгнать их, организовав свою Донскую республику. В этом предательстве, чего уж тут иного скажешь, была виновата только немыслимая, нежизненная система, которую петлей пытались навязать народу коммунисты. Ведь холуев в этих местах отродясь не водилось. К немцу шли не из страха за свою шкуру, шли мстить.
Хуторские старухи всегда подмечали, что казаки, предавшие из таких побуждений Родину в недобрый для нее час, обрекли свои роды на полное исчезновение. Странные болезни, несчастные случаи, нелепые происшествия, идя чередой, стирали саму память об огромных иногда семейных калганов отступников. "России не мстят! России служат!", - с укором говорили старики. Они же, презрительно поглядывая на армию, которая перла вглубь России, сплевывали и сквозь зубы цедили: "Немец - он хлипкая скотинка, на долго у него дыхалки не хватит!".