Повесть будущих дней
Шрифт:
— И отпустили?
Отец махнул рукой.
— Куда там! Глупый еще был, потому и поверил. Наконец они меня совсем прогнали, даже кнутом угостили, а коня и дроги оставили себе.
Он замолчал и уставился глазами в угол, вспоминая далекие, непонятные для него события. Вспомнилась родная деревня на холме, пруд, где он с товарищами плескался, веселая роща на другом берегу. Какими счастливыми казались ему те времена! Но десятки лет, прошедшие с тех пор, заслонили все это таким туманом, что сейчас даже не верилось, действительно ли было другая жизнь.
— Почему же ты не вернулся? — допытывался Юзик.
— Когда там было возвращаться, я оказался за сотни километров от дома. Надо было держаться и работать, чтобы не умереть с голоду. На дорогу нужны деньги, а где там было собрать их. Хорошо, что хоть прокормиться мог. Десятки различных господ сменил, и больших, и маленьких; каждый из них принимал на работу, словно одолжение делал. Спасибо, говорят, что тебя, бездомного, кормим. Через несколько лет я добрался до границы и начал хлопотать, чтобы вернуться, но не пустили. Говорят, какие-то сроки прошли. Да и вообще бедному неграмотному человеку и думать нечего что — бы понять все эти порядки. Наконец, нашел постоянное место у нашего пана, успокоился, встретился вот с твоей матерью и живу себе, слава богу, не хуже за людей. Везде работать нужно. Хозяева вот в наших Смоляках живут не лучше, чем я. А ты, благодаря пану, выучишься и будешь жить лучше меня.
— А мама тоже оттуда? — обратился Юзик к ней.
— Нет, кажется, откуда-то ближе. Говорят, что мои родители, когда убегали от немцев, по дороге умерли, а меня, двухлетнюю, взяла к себе одна вдова. Она вырастила меня до двенадцати лет и отдала сюда. Сама она давно умерла.
— А жив ли дед? Вы писали ему?
— Года через три или пять попросился я у одного человека, чтобы написал от меня письмо, но ничего из этого не вышло. Или неправильно написал, или не дошел письмо, а может и родителей там уже не было. На этом и закончилось. Да там, говорят, несладко живется. Как и раньше, никакого порядка нет. Прогнали, уничтожили господ, а потом взялись и за крестьян. Забрали хозяйства и заставили работать на государственных землях, такими же батраками, как и мы здесь. Неизвестно еще, лучше ли это. Здесь, если угодишь пану, кое — что перепадет: и ординарию [1] получаешь, а со временем корову можно завести, а там, говорят, ничего не получают; живут, как солдаты, в казармах и никакой собственности не имеют. Везде плохо бедному человеку. Здесь, по крайней мере, хотя угол имеем, свинью, да хлеба хватает. Но мы слишком забалакались; ложимся спать. И тебе, Юзик, нужно завтра рано вставать.
1
Провиант — комм. перев.
Отец зевнул и полез на свои нары. Мать устроила Юзика в его выгородке, погасила электричество и, шепча какую путанную молитву, пошла на свое место.
Михал, отец Юзика, по натуре был тихий и смиренный человек. Особенно после того, как побатрачил с четырнадцати лет и натерпелся горя. Он был рад, что нашел, наконец, постоянный кров и работал не на страх, а за совесть, дабы не лишиться своего места. Жена его, Мария, тоже натерпелась в сиротстве и так — же была довольна своей судьбой. Она даже была грамотная, умела читать по-польски. Начала учить и Юзика, которому было уже десять лет, но дело не двигалось, так как и сама мать не слишком много знала.
Юзик и раньше слышал, что отец родом оттуда, из Советской Беларуси, но сегодня в первый раз узнал об этом подробнее.
Интересно было бы увидеть своего деда, деревню Курычы, пруд, посмотреть, как там люди живут, родственники. Хотя и здесь неплохо, но лучше было бы иметь свое хозяйство, пасти свой собственный скот, а не панский. На своем коне он бы ездил, сколько влезет.
Но жаль, что и там все батраками работают, даже хуже, чем здесь — в казармах живут. Наверное, порядки суровые, военные.
Только бы скорее попасть в школу! Он будет хорошо учиться, чтобы выучиться на писаря. Он тогда будет паничем, и тогда, может, сам пан паздаровкаецца с ним за руку…
Антэк
Юзик, как и все другие батрацкие дети, его товарищи, был подпаском у панского главного пастуха. Пасли они поочередно и довольно часто имели свободные дни.
И использовали эти дни достаточно интересно. Шатались среди сельскохозяйственных машин, совали нос в молочную, в пивоварню, а иногда даже и в панский сад. Последнее дело требовало особой отваги, геройства, так как при неудаче ждала хорошая порка. Надо было остерегаться и родителей, и других батраков, и садовника, и челяди, что служили во дворце. Страшнее всех был пан. Они даже не знали, почему они так его бояться, потому что он никогда не дрался. Глянет только и крикнет:
— Цо то ест?!
И больше ничего.
Но на этот крик бежали и садовник, и лакеи, и все, кто был по близости. Пан даже не ругал ребят, а почему — то только своих людей. Но зато те старались…
Барскую усадьбу составлял отдельный городок. Тот квартал, где жил Юзик, был, так сказать, земледельческий. Здесь были тракторы, молотилки, жатки, сеялки, сараи, свинарни. Далее — сараи, где было штук пятьсот коров, и рядом — молочная с различными машинами. Дальше поднимались дымоходы пивоварни, тут же различные мастерские, кузницы и ряд других учреждений, которых Юзик даже и не знал.
С утра до вечера шла там работа. Там был и специальный, общий дом, где жили рабочие. Но этот дом было не низкий и белый, как Юзика, а двухэтажный, из красного кирпича. Здесь также пан приказал посадить деревья и следить за чистотой, но эта чистота была только в то время, когда не было дождя. Осенью же все вязли в болоте.
Еще дальше, на речке, была плотина, мельница и небольшая электрическая станция. Там происходило что-то таинственное, что посылало по проволоке свет. Ребят туда не пускали, и они только издали видели блестящие части каких— то машин.
А за высоким железным забором начиналась другое царство: асфальтовые тропинки, разные странные деревья, обрезанные в виде фигур, много цветов, и глубоко в середине из-за деревьев выглядывал высокий белый дворец с двумя радио-мачтами.
Там жили совсем особые, счастливые люди — паны. Немного было счастливчиков, входивших в это здание. Зато те, кто видел, долго помнили о нем.
Все, что давала работа окружающих людей, все те неуклюжие и простые вещи — горы снопов, соломы, сена, картофеля, зерна, — все это превращалось в деньги, текло во дворец, оттуда куда подальше и возвращалось обратно в виде самых красивых и дорогих вещей, заморских вин и всяких сладостей. Говорили даже, что там есть такое радио, которое одновременно показывает на экране события, происходящие в мире.
Но Юзик не испытывал ни зависти, ни злости к господам. Как же иначе могло быть? Конечно, пан должны жить по— барски, не всем же быть господами.
Часто приезжали к пану гости на автомобилях. Весь дворец сиял огнями, слышалась музыка, пение. Тогда не только дети, но и взрослые стояли у забора, присматривались, прислушивались.
— Вот кому хорошо жить, — вздыхает какой-нибудь батрак.
— На то они и господа, — отзывается женщина.
— Ну и что же? Не такие самые они люди, что ли? — крикнет кто-нибудь. — Почему же им все даром приходит? Почему мы должны на них работать?