Повесть о бабьем счастье
Шрифт:
— Какой разговор? — весело отозвался Павел. — Собирайтесь, поедем к Егору Васильевичу!
А теперь мамы нет и никогда не будет. Не дожила она до моего юбилея, не дотянула...
Если б можно было еще раз увидеть ее, прикоснуться к ее рукам, услышать ласковое «ягодка моя»...
В нашем доме все еще живет мамой, на каждом шагу вещи, которыми она пользовалась.
Маму любили все, кто знал. А с каким уважением относился к ней Павел! Она никогда ни во что не вмешивалась, если ее не просили об этом; когда мы ссорились, уходила, а после не донимала расспросами, мудрый, всепонимающий
Не смогла я уберечь дорогого человека, не справились мы с гонконгским гриппом...
Как мне было тяжело, какая беспросветная боль терзала меня у ее гроба. Кто-то пытался оторвать меня от мамы, а Сонин голос, прерываемый слезами, звучал где-то далеко-далеко: «Не трогайте ее, пусть простится! Да отойдите же, говорят!»
Как я благодарна подруге за эту подаренную мне минуту!..
А что было бы со мной, если б я не успела попросить у мамы прощения? Она уже не поднималась, я стояла на коленях у ее постели и умоляла простить за все: за грубые слова, сказанные в запальчивости, за вечную спешку, за Витю...
— Ты передо мной ни в чем не виновата... За Витю бог простит,— сказала она едва слышно, а потом все повторяла и повторяла, затихая: — Не плачь, не горюй, так должно быть... Не плачь, не горюй, так должно...
Не знаю, что делала бы я в те дни без Егора Васильевича, без Сони. Я думала, что без мамы не проживу “ЙИ однбгб дця? а вот живу... Веселюсь даже! Сегодня танцевала почти со всемй гостями-мужчинами: приглашали они меня, не откажешься ведь — празднйк-то мой!
Глава третья
Гости наши только что разошлись по домам, со столов еще не убрано. А еды-то сколько осталось! Наготовили, как сказала бы мама, «на Маланьину свадьбу». К студню так никто и не притронулся, колбаса целехонька, сыр подсох, зато блюдо, где была гора отварной картошки, присыпанной укропом, такое чистое, будто его вылизали. Но кто же это умудрился затолкать яблоко в фужер? Как его теперь достанешь?
Я запоздало пожалела, что отказалась от Сониной помощи, моя подруга вызывалась в два счета все вымыть, навести порядок. Но ведь Соня и без того еле держалась на ногах! С утра толклась у нас на кухне — пироги пекла, а потом еще вызвалась по-ресторанному стол накрыть. Ей это удалось: в ход были пущены веточки петрушки, укроп, вареная свекла, морковь. Она ухитрилась сделать из яйца поросеночка с черными глазками-перчинками, нос — из морковки, хвост — петрушка. Забавно! Гости ахали, любуясь столом,
Зато сделать прическу и привести в порядок руки Соня так и не успела. Потому и прятала их в карманы фартука, а для приветствия подставляла щеки, говоря каждый раз, что во всем виноваты пироги, из-за них она сядет за праздничный стол с «нечищеными перышками».
Ах, Соня! Как будто все только и смотрели бы на ее руки! А возможно, и смотрели? У Вики привычка легонько касаться своей щеки растопыренными пальцами, и только сейчас, пожалуй, я поняла, что руки у Виктории очень красивы, пальцы тонкие, длинные. Да, но как она с такими длинными ногтями картошку Частит или стирает? ^ .......-
— Быс'гро, словно кто-то мог увидеть, я положила свои руки на краешек стола. Увы, не стоит мне напоказ касаться щеки пальцами, а тем более, растопыренными. Руки мои, как сказала однажды Соня, сугубо будничные.
Соня сегодня была в ударе. Невысокая, на талию и намека не осталось, она легко порхала с кавалерами, ей по плечу были и вальсы, и танго, и даже «импортные», как она сама называла, танцы. Но присесть, чтобы лихо «растереть окурок», она могла, а вот подняться... Ей охотно, весело помогали.
Соня без конца талдычит, что мечтает сбавить вес, но, как все тучные люди, недисциплинированна. Ей кажется, если она внимательно выслушает совет, как надо питаться и вести себя, чтобы похудеть, то ее жир сгорит сам по себе и она превратится в «тростинку».
Упрекнешь — оправдывается:
— Кому нужна моя осиная талия? Я люблю поесть и отказывать себе в этом не собираюсь! Мало я голодала в детстве? Не хочу наказывать свой желудок, он у меня послушный — гвозди переваривает!
Сонька моя, прелесть!
Зато Вика морит себя голодом, заботится о своей внешности неустанно. Что ж, это неплохо, женщина должна следить за собой, но то, что она постоянно вертится перед моим Павлом!..
К нам она приехала сегодня в кремовом платье с черными розами по подолу, ее загорелая спина была обнажена чуть ли не до пояса. Вике скоро пятьдесят, но выглядит она значительно моложе своих лет: подтянутая, под глазами ни морщинки. Правда, лицо ее с круглыми черными глазами, с крохотным носиком-нашлепкой, в венчике обесцвеченных волос, напоминало мордочку болонки.
— Ну и нахалка! — шептала мне в ухо Соня. — Гляди, Павла охмуряет! Вдруг умыкнет?
Не умыкнет! Мы с мужем не только любим друг друга, но еще и давние друзья, а друзей не бросают.
Вика донимала Павла вопросами о Кристиане Барнарде: чем сейчас занимается этот кейптаунский медицинский гений? Что такое два сердца в одной груди?
Кто-то сказал: «Пределы досягаемого зависят от нашего воображения». У доктора Барнарда богатейшее воображение. Счастливый!
Павел умоляюще поглядывал на меня: «Спаси от атаки, изнемогаю», но внешне спокойно рассказывал Вике, что в этих случаях больное сердце не удаляется, а к нему, как бы на помощь, подключается новое, вдвоем они работают до тех пор, пока старое, передохнув, восстанавливается, а новое отторгается организмом.
— А искусственное может прижиться? — Вика в своем усердии казаться интересной, внимательной собеседницей так близко придвинула к Павлу свое лицо, что ему, бедняге, приходилось говорить в сторону, чтобы не дышать женщине в открытый рот.
— Почему бы нам не спеть хором? — предложила вдруг Соня, подмигнув мне. — Вика, есть возможность отличиться!..
Павел тут же встал из-за стола и, сказав, что ему надо позвонить, вышел в коридор.
Вика побежала следом, спрашивая на ходу:
— А правда, что теперь врачам помогают отпечатки пальцев?