Повесть о красном галстуке
Шрифт:
Михалыч замолчал, задумался. Юра смотрел на него и чувствовал неотвратимое приближение новой беды.
— Что к нам приехал — молодец! Спасибо тебе. О твоей беде все знаем, сын написал. Живи, Юра, у нас как дома. — Дед прислушался к далеким разрывам. — Никак наше депо на станции Сновск бомбят. Я там, дорогой мой, всю жизнь работаю. С детства каждый уголок, каждая пядь земли роднее родного стали. А он, стервец, вторую неделю бомбами замучил. Подъездные пути ремонтировать не успеваем. Ну, ничего, соберутся наши силой, всыпят еще по заслугам — обратно фрицы бегом побегут.
Вечером семья Бондаренко была в сборе. Ужинали поздно. С работы вернулась Маринка, сестра Ивана. Она работала в исполкоме инспектором. Энергичная и приветливая, она сразу понравилась Юре. Вела она себя так, словно давно знала Юру. Непринужденно и быстро выспросила про брата и снова собралась уходить.
Мать всполошилась:
— Ночь на дворе!
Дед посмотрел на Маринку и промолчал.
— Фашисты близко. Вот секретарь райкома с председателем и собирают актив. О чем пойдет речь, не знаю. Вернусь — расскажу. Ну все, я побежала, а то опоздаю.
— Чай хоть допей, — вздохнула мать.
Маринка отхлебнула глоток, накинула на плечи кофту и заторопилась к двери.
— Марин, — остановила ее Оля, — ты придешь провожать?
Маринка задержалась в дверях:
— Ой, Катенька, Оленька! Давайте простимся, а то вдруг не успею вернуться, и вы без меня уедете.
Она подлетела к Оле и Катерине, обняла обеих, расцеловала и убежала.
Несколько минут в доме царило неловкое, напряженное молчание. Нарушил его Михалыч. Он встал из-за стола, покашлял и сказал как бы между прочим:
— Значит, так, Катерина, решила эвакуироваться?
Катерина вздрогнула, прикусила нижнюю губу, кивнула головой. Юра понимал, что ей об этом не хотелось говорить; было неудобно перед родителями мужа, что она уезжает.
Их эвакуировали всем цехом, организованно, семьями. Начальник строго предупредил: не хныкать, не колебаться, раз Родина в опасности, значит, все приказы — закон для всех. И предупредил, чтоб явились на эвакуационный пункт без опозданий.
Так вот почему плакала Оля, догадался Юра. Значит, они уезжают!
— Может, Юра, и ты с нами поедешь? Вам с Олей будет веселее, поехали?
Юра в нерешительности посмотрел на деда. Но тот категорически отрезал, что мальчик останется здесь, а там жизнь подскажет, как поступить дальше.
Катерина с Олиной бабушкой ушли в другую комнату готовиться к отъезду. Взять нужно было только самое необходимое… Оля позвала Юру во двор. Дед тоже вышел следом, сел на крыльцо, закурил.
Вечерняя прохлада надвинулась незаметно. Звездное небо было чистое, спокойное, мирное. Словно и не было войны. Но в душе каждого таилась тревога — за завтрашний день, за будущую неизвестную судьбу, за все, что ожидало их впереди…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Катерину и Олю провожали на станцию дед с Юрой. На эвакуационный пункт пришли вовремя. Народу здесь собралось много. Хотя всех и предупреждали
Над станцией Сновск стоял тревожный человеческий гул. Кто-то кого-то просил, убеждал, уговаривал, давал советы, обещания.
Подошел поезд. Толпа качнулась и хлынула к вагонам. Послышался прощальный плач.
Катерина обняла деда, поцеловала в колючую щеку, чмокнула Юру и, смахивая слезу, подхватила чемоданчик. Поцеловала деда и Оля. Юре же подала руку, а у самого вагона ему шепнула:
— Как приедем, я обязательно тебе напишу. Только смотри — отвечай! И папе пиши. Хорошо, что мы ему общее письмо послали. Он будет рад, правда?
Юра кивнул. У него щемило сердце. Приехав в Щорс, он думал, что его война позади, а тут опять фронт не за горами, снова слезы людей, приближение новой беды.
Домой они вернулись поздно. Дорогой ни о чем не разговаривали. Открыла им дверь бабушка. Она не ложилась спать, ждала их, переживала. Маринка уже спала. Юра быстро разделся и лег. Стараясь заснуть, долго ворочался…
Проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Из соседней комнаты слышались возбужденные голоса. Выделялся негодующий голос бабушки:
— Ну, какая из тебя партизанка? Такое дело не всякому мужику под силу, а ты девчонка! Глянь в зеркало, куда тебе против фашиста? Не пущу! Сиди дома — и все тут!
В разговор вступил дед:
— Ну вот что… Раз дочь решила — не перечь! Себя вспомни. Кто в восемнадцатом году помогал нашему отряду? Кого арестовали? То-то! Теперь нашим детям пришел черед защищать свою землю, и потому не мешай.
Дед помолчал немного, затем уже другим тоном посоветовал:
— Береги себя, дочка. Зря голову не суй куда не следует. И не кипятись, имей выдержку. С холодной головой жизни на дольше хватает. А мы тут по-своему с фашистами счеты сводить будем. Деповские тоже кое-что обмозговали, райком оружием и взрывчаткой помог…
Было слышно, как бабушка всхлипнула.
— Какой же ты отец, если родное дитя не жалеешь? Нет, чтобы отговорить, он еще дорогу указывает.
— Ладно, хватит! — сердито отрезал дед. — В райкоме и исполкоме не дураки сидят. Раз народ собирали, значит, все обдумали, рассчитали, потому и решили отряд организовать. Тут, мать, военная тактика имеется, понимать надо. Если всюду так, то фашисту от этого одна беда. Иван наш тоже воюет. В общем, помогай, дочка, брату…
Через город на помощь фронту проходили войска. В тыл на машинах, на подводах везли раненых. Жители поили их молоком, совали яблоки, помидоры.
Линия фронта неумолимо приближалась к городу. Все яснее доносились отзвуки ожесточенных боев.
Ранним утром с группой коммунистов и комсомольцев ушла в лес Маринка. Мать плакала, а дед хмурился и чаще курил.
Юра никогда не забудет последний разговор с ней. Они сидели на крылечке, ели яблоки и старались болтать о всяких пустяках. Неожиданно Маринка глубоко вздохнула, посмотрела на Юру долгим, внимательным взглядом и спросила — любит ли он маленьких детей?