Повесть о партизане Громове
Шрифт:
— …Бывший военнослужащий, начальник Каменской милиции, капитан Ипатов за измену Отечеству и Верховному правительству его превосходительства адмирала Колчака, выразившуюся в службе бандитам-большевикам, военно-полевым судом Каменского гарнизона приговаривается к расстрелу.
Ночью, когда луна поднималась в зенит, бросая бронзовые блики на волны реки, капитана Ипатова под усиленным конвоем вывели на берег Оби и расстреляли.
Ободрённые отходом партизан из Камня, белые перешли в наступление. Линия Северного фронта теперь тянулась по обширной территории через Камень — Новониколаевск — Каргат — Чаны к Славгороду. Громовский штаб объединял и усть-мосихинских партизан Аркадия Данилова, которые действовали к востоку от Камня на правом и левом берегах Оби. В районе, контролируемом партизанами Ефима Мамонтова, образовался второй фронт — Южный. Под Барнаулом, в сёлах Рассказиха и Васино, у станции Алейской, у Калманки бились с наседающими белополяками и отрядом полковника Хмелевского зиминские партизаны. Потерпев поражение у села Михайловского, зиминцы отходили в восточную часть Славгородского уезда, в район действия мамонтовского отряда.
Белые наступали. Однако это не испугало крестьян: ободрённые походом партизан на Камень, сёла стихийно поднимались на борьбу с врагом, повсеместно принимали решения об отречении от колчаковской власти и создании Советов. Всюду организовывались партизанские отряды. Громов понимал, что надо собирать их воедино и наносить концентрированные удары по белогвардейцам.
Оставив партизанский заслон в Ярках под командой Василия Коновалова, Громов велел помощнику начальника штаба Голикову переместить штаб в село Мостовое, а сам с адъютантом Соколовым выехал в Гонохово. По сведениям, там скопилось до трёх тысяч восставших крестьян.
У въезда в село Громов и Соколов встретили крепкого, богатырского телосложения, старика. Он стоял на степном кургане, облокотившись на большую дубинку, и полудремал.
— Здравствуй, дед! — проговорил Громов, соскакивая с лошади.
Старик подозрительно осмотрел приезжих, степенно ответил:
— Здравствуй, паря!
— Ты чего здесь стоишь? — полюбопытствовал Игнат Владимирович.
Дед недоброжелательно на него покосился.
— Не видишь: на часах стою.
— На часа-а-х!.. А чего охраняешь?
— Вот чудак человек, ясно чего. Чтоб белые в деревню не зашли. А то ведь нас много там собралось.
— Много?
— Много. Тыща, а то две. А может, и того больше.
Игнат Владимирович рассмеялся:
— А ты почему, дед, военную тайну разглашаешь? Ведь я белый и есть.
Старик испуганно отскочил от Громова, размахнулся дубинкой.
— Не подходи, прибью!
— Не бойся, — поспешил его успокоить Игнат Владимирович. — Я Громов.
— Ты Громов? — удивился дед, опуская дубинку. — А не врёшь?
— Не вру. Ну, охраняй! — Громов вскочил на коня и поскакал в деревню.
На
— Кто командир? — спросил Громов, подъезжая к группе крестьян, слушающих небылицы усатого украинца из переселенцев.
Никто не ответил.
— Где командир? — переспросил Громов.
— Та чого прицепився, — отмахнулся усатый. — У той хате Третьякова найдёшь.
Громов повернул к указанному дому. Передав поводья Соколову, поднялся на крыльцо. Третьякова в доме не оказалось. За столом сидел поп и, засучив рукава рясы, печатал на машинке воззвание к восставшим. Увидев Громова, он сердито нахмурил торчавшие щетинистым пучком брови, изрёк:
— Изыди вон, отрок. Здесь секретно. Штаб…
"Н-да, порядочки!" — подумал Игнат Владимирович и вышел из дома. Среди крестьян нашёл Третьякова.
— Ты что же это народ собрал, а оружия нет, охраны тоже, — напустился на него Громов. — Белые уже Плотниково заняли, скоро здесь будут. Всех, как линялых куропаток, передавят.
Третьяков в смущении оправдывался:
— Я их не собирал, они сами собрались. Воевать против Колчака хотят. А оружия, верно, нет. Что же мне теперь делать?..
— Вот что, командир. Пока мы белых не отогнали, распускай людей по домам, а потом уж собирай снова, — посоветовал Громов. — Возьмём в бою оружие — поможем, а пока своих кузнецов заставь пики ковать.
Через полчаса площадь опустела. В это время белые вошли в Мыски, другая группа, следовавшая из Камня, уже приближалась к Яркам. Они шли развёрнутым строем, с винтовками наперевес. Пулемётчики волокли "максимы".
Партизаны залегли у поскотины в наспех вырытых окопах и выжидательно посматривали на приближающегося противника. К партизанам присоединились почти все жители Ярков.
Белогвардейцев было больше, чем повстанцев, но никто не хотел отступать без боя. Крестьяне с беспокойством говорили Василию Коновалову:
— Нельзя деревню оставлять. Сожгут её беляки.
— С вами до последнего стоять будем. Так всем селом решили.
Василий Коновалов понимал беспокойство крестьян и сам не меньше их беспокоился. Заверял:
— Будем биться, мужики! Отступать не собираемся.
Ударили пулемёты белых. Пули взбили пыль вдоль партизанских позиций. В ответ раздалось несколько ружейных выстрелов.
Коновалов яростно выкрикнул:
— Не стрелять! Подпускай, ближе подпускай! Жалей патроны!
Команду подхватили, она поползла из окопа в окоп. Партизаны затаились, вздыхали:
— Эх, нам бы хоть один пулемёт, мы б им показали!
Кто-то упал, сражённый пулей, по низинке в деревню потащили первых раненых. Коновалов выжидал. Вот уж можно рассмотреть перекошенные злобой, напряжённо вытянутые лица наступающих.
— Бей! — крикнул что было сил Коновалов, словно боялся, что партизаны его не услышат.