Повесть о плуте и монахе
Шрифт:
Потчевал и царь гостей-казаков – им выносили всякие угощения, наливали чистой водочки – пили они за здоровье царского дома и пели и плясали перед царевичем. Уговаривали самого царского сына подгулявшие казачки:
– Попробуйте рыбки нашей, отведайте икорочки! На всем свете не найдете такого лакомства.
Царевич же отворачивался.
Печальным сидел он за столом, и блюда оставались нетронуты.
Тогда начальник крымских виноградников наклонялся к самому государю:
– Не выпьет царевич для аппетита вкусного моего винца? Ах, моя «Массандра»! Она любого заставит покушать.
Предлагали вина царевичу – он со
А плут, вернувшись к родителям, махнул рукой на всякую работу. Смастерил он себе новую дудочку. Не отходила от Алешки счастливая матушка, вся в слезах от радости:
– Не отпущу более от себя, не отдам кровиночку. Пусть рядом со мною ест, пьет Алешенька, пусть, пусть играет себе на дудочке!
Соседи, слыша с утра до вечера частушки, которые распевал мальчишка, жалели его родителей:
– Видать, на роду написано пропасть непослушному! Увело его с дороги прямой по колдобинам, по рытвинам. Что же будет потом с малым, коли сейчас разбойничает?
И сердились – просвистел он им все уши своею дудочкой. Лишь дурачок Теля радовался возвращению плута. Никуда он не отходил от товарища, глядел ему в рот да приплясывал.
Вернулся домой потаскушкин сын и застал пустой свою избу – куда его мать подалась, никому было неведомо.
Пожалели его в деревне. Сшили всем миром порты и рубаху, сплели лапти – и отдали прислуживать пастуху. Ранним утром пастух будил малого, гнали они стадо в поля, к густым подлескам. Разбредались коровы – и уходил в тень пастух, волоча за собою кнут. Малому же как-то сказал:
– Сделай себе дудочку. Славно слышать пастухову свирельку.
Алеша сделал себе дудочку – но пела его свирелька печально, словно плакала.
Не выдержал пастух, погладил по вихрам мальчишку:
– Хочется слезы лить от твоих песен! Выводил бы веселую плясовую, от которой ноги бы сами бежали… Так нет! Не по годам серьезность твоя!
Доставал он хлеб, протягивал малому:
– Ешь, только не выводи так жалобно. Не береди душу.
Царевич же Алексей сидел во дворце возле открытых окон.
Услышал он одним вечером – далеко-далеко, за дворцовыми парками, за воротами играет детская дудочка.
Тошно стало царевичу. Слезно просил он мать-царицу:
– Отпусти меня в парк срезать веточку. Хочу сам себе сделать свирель…
Испугалась царица. И запретила сыну даже из окон выглядывать. Дядькам строго наказывала:
– Как бы ни плакал царевич, как бы ни требовал – не давать ему ножей, не выпускать и на лестницы!
Принесли царевичу мягких лошадок, тряпичных кукол – лучшие мастера сработали игрушки царскому сыну. Как живые были ватные лошадки, куклы были сшиты с великим тщанием – не мог он зацепиться за них, пораниться. Но не притрагивался царевич к царским игрушкам. Желал сам смастерить себе простую дудку. И не мог этого сделать!
Глава III
Прошло время: Алешка-плут, когда вырос, подался в кабак. Теля рядом с ним терся – таращил дурачок на друга восторженные глаза.
Трактир с утра до ночи плясал да дрался. И пел плут, увеселяя гуляк:
– Была кузница – сгорела.Была мельница – сплыла!БылКормили Алешку курятинкой да свининой, блинами с икрою и расстегаями, смеясь над его проделками. Трактирные девки сажали Алешку с собою за стол, на него заглядывались, гладили его кудри и вздыхали по красавчику. И текло вино и пиво по столам из опрокинутых бутылей, валились под стол пьянчужки. Отплясывал Алешка, в одной руке зажимая жареную баранью ногу, в другой – масленый блин. Выучился он выделывать коленца на зависть любому плясуну – и славно выкомаривал, сам одетый в рубаху, в поддевочку, в красные шаровары да мягкие сапожки, розовощекий и пригожий. И млели от него трактирные девки, кормили, приголубливали, наливали водки да наливочки, пододвигали соленых огурчиков, грибков со сметаной.
Раз посадил он себе на колени смазливую девку.
Сказали подгулявшие мужички, выглядывая в трактирные окна:
– Батька твой прознал, где ты! Сюда идет. Ну-ка смотри, надерет тебе уши… Убегай, бесстыдник, прячься.
Алешка спел:
– Лошадка каренька, маленькаСтоит у кабака.Не папаша ли приехалПо меня, по дурака?Девка с его колен спрыгнула, в окно заглянула и закричала:
– Мрачнее тучи идет твой родитель, несет с собой вожжи. Ой, убегай, дроля, ой, не сдобровать тебе, коли увидит здесь со мною…
Алешка спел:
– Не беда, коль порка будет.Я ничем не дорожу.Коли мне стручок отрубят,Я корягу привяжу…Мастер он был частушки складывать. И ничего уже не мог с ним поделать бедный родитель.
Сын же потаскушкин до поры до времени пас коров. Пришли в одну осень первые заморозки, трава покрылась инеем, запел в тишине колокол недалекого от тех мест монастыря.
Мать пастушка не объявилась. В деревне, как прежде, взялись было помочь ее сыну дровами, он сказал:
– Не трудитесь. Не идти зимой дыму из этой избы.
Когда же просыпал снег, заколотил избу и пошел к монастырским воротам. И поступил в монастырь послушником. Дали ему самую холодную келью и сказали, на свечу показывая, что теплилась возле иконки:
– Вот тебе печь, от нее согревайся, а вот и постелька твоя – лежать тебе на досках, кулак под голову подкладывать, пустым мешком укрываться. Молись Господу нашему, Иисусу Христу. Назавтра же еще затемно придем за тобой.
И покормили лишь пресной кашей. Наутро спросил старый монах послушника:
– Сладко ли спать на постельке? Вкусна тебе монастырская каша?
– Сладка каша, и сон мой крепок, дедушка, – отвечал, кланяясь.
– Теперь всегда вставать тебе затемно, соблюдать посты и молиться, и трудиться во дворе. Посмотрим, крепка ли твоя вера, сдюжишь ли Божию жизнь…
Протянул ему старец одежду – из грубого сукна порты, рубаху, шапку и поношенный подрясник.
– Ни на мгновение не буду оставлять тебя без работы, без учения, не будет у тебя, служка, ни минутки праздной, коли ты захочешь остаться служить Богу! Не многие то выдерживают…