Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
Про отца своего Тим всегда говорит то же самое, что и отец про себя — что в прошлом тот был отличным пилотом-межзвездником. Что даже есть на свете звезда, названная в его честь — Анатолия. И еще говорит он иногда про какую-то тайную планету, открытую то ли отцом, то ли другом отца. Планету, Где Все Можно.
Тиму говорят:
— Ты что, сдурел, старый? Как можно о таком говорить серьезно? У каждого дальнего пердуна есть байка про тайную планету, они же все свихнулись на этом. Мифы у них такие, это у них чисто профессиональное. И потом, что значит — все можно? Что здесь такого особенного? У нас тоже все можно — в разумных, конечно,
На что Тим с презрением отвечает:
— Чихать я хотел на ваши разумные пределы.
Отец его живет, вообще говоря, плоховато. Однажды, лет двадцать-тридцать назад, случилась с вегикелом, где он работал, большая неприятность, и вроде бы по его вине. Во всяком случае, его отстранили и лицензию на полеты окончательно отобрали. Тогда он так запил, что пришлось его отправить на пенсию в неполных тридцать четыре года. Раньше-то он жил будто бы на Земле, а потом до того докатился, что осел здесь.
А здесь он ничего не делает, только пьет. И вообще он считается самым пропащим во всем Поселке. Но его уважают. Хотя в целом довольно странно относятся.
Иногда Тима спрашивают, мол, как же это так получилось, Тим, что ты здесь с ним, а матери с вами нету? Он тогда надувается как индюк и говорит, что это семейная тайна.
Однажды Тим сказал Марии:
— Пойдем, Мария, проведаем моего отца. Что-то я давно к нему не ходил.
На что Мария сразу взъярилась и ответила ему так:
— Знать твоего папашу, этого алкоголика вонючего, я не желаю. Я уж скорей утоплюсь, чем в его сарай говенный, паршивый, гадостный, грязный, жирный, сальный, омерзительно липкий, хоть ногой ступлю. Меня там сразу стошнит.
После чего они подрались и Тим победил.
Мария никогда не плачет, если Тим изукрасит ей физиономию. В таких случаях она забирается с ногами в свое любимое кресло и смотрит оттуда прямо перед собой. И глаза у нее косеют от бешенства.
Тогда Тим уходит от нее на всю ночь. Потому что оставаться с Марией в такой ситуации равносильно самоубийству. Вы не знаете, что это за стерва. А Тим знает. Однажды он остался по недомыслию, потому что чувствовал себя виноватым и хотел помириться. Он потом с неделю ходил до невозможности изумленный. А лицо долго закрывал маской из пластыря. Ребята изо всех сил старались не хохотать. Он потому что на них зыркал.
А в тот раз, когда он захотел с Марией навестить своего отца, он победил и потому ушел от Марии с намерением дома не ночевать. В ближайшем магазинчике он взял две бутылки «Забористого» и направился к Анатоль Максимовичу. Во-первых, потому что так и так собирался туда идти, а во-вторых, куда ему еще было податься на ночь глядя, да еще с расцарапанной физиономией. Он с расцарапанной физиономией на людях показываться не так чтоб очень любил. Не то что при отце.
Он пришел к отцу, и тот долго открывал ему двери, потому что был поздний вечер, а вечером Анатоль Максимович становился очень медлителен.
Отец спросил:
— Что тебе надо, сынок?
На что Тим ответил без утайки:
— Я пришел в гости. У меня две бутылки вина.
Тогда отец сказал:
— Заходи. Только есть у меня нет.
— Это ничего. Я поужинал, — ответил Тим.
И они сели за стол, и чокнулись, и сморщившись, сделали по маленькому глоточку. Но стоило им разговориться, как оказалось, что бутылки уже пустые.
Но это ничего, сказал отец,
Если конкретнее, это был не разговор, а монолог отца, куда Тим изредка вкраплял сочувственные замечания. Отец рассказывал истории из своей прошлой жизни.
И хотя вся эта прошлая жизнь была втиснута в девять неполных лет странствий по Дальнему Космосу (в основном, по Крайнему Югу), историй у отца было невероятное множество. Тим с детства знал их все чуть ли не наизусть, но как ребенок любил слушать снова и снова. Отец тоже никогда не уставал их рассказывать. Он рассказывал их помногу, иногда с вариантами, а заканчивал Планетой Где Все Можно. То есть он нечасто добирался до рассказов об этой планете, но если уж добирался, то ничего другого уже не вспоминал.
— Ну что, теперь про ту парочку, что встретил на Экапамире?
— Нет. Вот ты давно не рассказывал про ту женщину, что упала.
Отец ласково улыбался и говорил:
— А-а-а.
Минуты на три он замолкал, заново переживая давно не существующие в жизни события. Затем поднимал удивленные глаза и начинал рассказывать.
Рассказ «Про Ту Женщину, Что Упала» Тим знал почти наизусть. Он даже все варианты рассказа хорошо знал. Война всегда привлекала его, казалась чем-то очень далеким и для условий Аккумуляторного Поселка просто немыслимым. Тиму всегда казалось, что рассказ этот объясняет не только сущность войны, но и сущность жизни, хотя в чем она, эта сущность, никогда точно сказать не мог — вроде как бы и точно объясняет, но не для него, не для Тима.
Отец был там в составе комконовского экспедиционного звена, которое официально в экапамирские конфликты не вмешивалось, а только вроде как пыталось проверить слухи о неопознанных летающих насекомых, которые могли оказаться Странниками. Неофициально Комкон помогал «рыжим» — совершенно непонятно почему. Хотя, если бы он помогал «семиконечникам», ясности бы это тоже не принесло — причины экапамирской войны со сроком давности уже около столетия, представляли собой невероятно запутанную смесь из вендетт, родовых разногласий, битв за власть, а также и битв против власти Метрополии, и выбрать из двух сторон ту, которую Метрополии следует поддержать, было невозможно.
Но все равно Комкон помогал «рыжим». В тот раз экспедиционное звено нанесло «семиконечникам» решающий удар, разогнало их войска по самым дальним закоулкам гиперпространства и последние несколько дней занималось чисткой территории.
Рассказ был очень простой. Отряд Анатоль Максимовича заблудился в снегах, потерял технику и выбирался к своим на подвернувшемся снегоходе (здесь отец каждый раз по-разному рассказывал о том, кому именно, как и какой ценой этот снегоход подвернулся). Утром они нарвались на засаду семиконечников. Те вышли перед снегоходом и — не иначе как с ума сошли — принялись стрелять в них из обыкновенных охотничьих автоматов. Отряд отца открыл по семиконечникам огонь из уставных скварков и семиконечники разбежались. Несколько человек побежали вправо, к зарослям змеиного дерева, а двое — влево, но тоже к зарослям змеиного дерева, потому что в тех краях Экапамира никаких других пейзажей, кроме снега и зарослей змеиного дерева, в наличии просто нет.