Повести и рассказы (сборник)

Гор Геннадий Самойлович

— Не знаю, — ответил он.

— То есть, как не знаешь?

— А так, не знаю. И не хочу знать.

Я был поражен странной, незнакомой мне логикой его ответа. Он не только ничего не знал о себе, но и не хотел ничего знать. Вероятно, ничего не знают о себе только что родившиеся дети. Может, он тоже только что родился, хотя и выглядел взрослым. Ведь он сошел с полотна.

Я отошел от него, задумчивый, растерянный, почти оглушенный.

— Что я знаю о себе? — спросил я себя вслух.

Я знал о себе не так уж мало.

Но все, что я знал, становилось неясным до конца оттого, что мой отец побывал на планете Идиллических пейзажей. С самых ранних лет протянулась эта невидимая нить между мной и отсутствующим отцом. И когда он появился на Земле, я сильнее всех почувствовал, что с Землей что-то случилось, с Землей, со мной и со всеми, кто там жил, от человека до рыбы и ящерицы. Я не узнал, а, скорей, догадался о том, что и сейчас держат в тайне. Ведь мой отец, вернувшись с планеты Идиллических пейзажей, вовсе не расстался с ней. Он привез с собой эту удивительную планету уменьшенную до портативных размеров картины.

Кто-то из журналистов назвал моего отца космическим Гулливером. Но я слишком забегаю вперед и слишком спешу, мешая постепенному раскрытию всех событий.

Глядя на нашего странного гостя, я не мог понять одного. У него не было границ, или, точнее, того, что обычно называют размером. Он казался то маленьким, то большим. И самое странное, что это было одновременно. Иногда он казался сразу и крошкой и великаном. Это очень смущало нашего робота Карлушу. В его программе была предусмотрена только обыденность, повседневная, окружающая человека реальность. Моя мать очень боялась, чтобы Карлуша не сошел с ума. Обыденные его представления не хотели прийти в соглашение с не совсем обычным фактом. Карлуша ужасно страдал, что гость не укладывался в логику постоянного пространства, что он был одновременно мал и велик.

Он был мал и велик. И только много позже я понял, что в его малости и заключалось его величие.

В конце концов робот заболел. Он стал тосковать по обыденности и начал просить мою мать, чтобы его отправили в прошлое, когда размеры вещей и явлений были незыблемыми и можно было спокойно опираться на свой опыт.

Мать считала, что Карлуша был прав, но не решалась сказать об этом отцу. Мне же нравилось, что гость внес в мир и в мой опыт нечто новое, доставленное с планеты Идиллических пейзажей.

— Ты человек? — спросил я гостя.

— Не совсем, — ответил он скромно.

— А все-таки кто же ты?

— Я — лес, — ответил он. — Я — сад. Я — облако. Я — птица.

— Понимаю, — сказал я. — Ты — поэт?

Он покачал головой:

— Нет. Я — природа.

2

С ранних лет я слышал об этой картине и о том, как изображения сходили с полотна, а потом опять возвращались на свое место.

На самом деле это было не полотно. Но все называли это полотном, отдавая дань человеческой привычке, желанию назвать нечто не поддающееся названию.

Вам приходилось держать в руках словарь? Это толстая книга, заполненная именами и названиями явлений, людей и предметов. У человека нашлись слова для того, чтобы передать смысл всего, что его окружало, беспокоило, радовало, страшило, виделось или только казалось. Но для того, что привез с собой отец, не было подходящего слова в человеческом языке, и поэтому это «что-то» назвали картиной.

Когда я достиг того возраста, который дал мне право посетить музей, я подумал, что человечество ошиблось и что это не картина, а сон.

Мои сновидения, и ваши, и сны тысяч других людей были заключены в раму, замкнуты в короткое пространство, действительно похожее на картину.

Я стоял, и образы, как музыка, неслись унося меня с собой. Мне снились сны наяву.

Только много позже я узнал, что это были не сны, а реальность, опирающаяся на совсем иную логику, чем та, что существовала на Земле.

Случилось так, что я встретился с нашим бывшим гостем.

— Где мы? — спросил я.

— На моей планете, — ответил он тихо.

— Но в раме не планета, а картина.

Он рассмеялся.

— Вы видели когда-нибудь, чтобы люди входили в картину, как в дом? Оглянитесь и посмотрите!

Я оглянулся, и пространство замкнулось за мной.

3

Он открыл дверь. И когда он ее открывал, у меня кружилась голова, словно за дверями обрывался мир и зияла пропасть.

Мы вошли. Куда? К кому?

При помощи понятных и привычных мне слов он сделал попытку связать обычной земной логикой события и факты, разделенные временем.

— Это ваш правнук, — сказал он тихо, показывая на игравшего в шахматы старика. Старик играл с ребенком. Лицо ребенка мне показалось знакомым.

— А это, — показывая на ребенка, сказал пришелец с картины, — ваш прадед. В семейном альбоме вашей матери хранится его карточка.

Я смотрел, как мой правнук играл в шахматы с моим прадедом.

Пришелец представил меня им.

— Ваш правнук и прадед Игорь Андреевич, — сказал он. — Знакомьтесь.

На их лицах я не заметил ни малейшего удивления, только разве досаду, что им помешали играть.

— Я собрал вас здесь, — сказал пришелец, — Для того…

Оп оборвал фразу. Ему не дал ее закончить какой-то молодой человек с тонкими, как нитка, усиками.

— Мне некогда. Поймите, — заговорил он быстро-быстро, — меня ждут неотложные дела. Вы вызвали меня, когда я стоял под венцом. Не представляю себе, как чувствует себя моя невеста. А ее родители! Меня же сейчас там нет. Меня ищут. Думают про меня бог знает что. Гадают. Предполагают, что меня заставила выбежать неотложная нужда, боль в желудке. Ради бога, помогите мне честно выполнить свой долг жениха. Верните меня к моей невесте, в мой век!