Повести и рассказы
Шрифт:
Книга-эссе, где между Таниных точных наблюдений и моих художественных изысков уже начало прорастать и захватывать это удивительное чувство балканского счастья.
Книжку дарили друг другу президенты, журналисты называли визитной карточкой Сербии, а читатели путешествовали по стране с книгой в руках, страница за страницей.
– Скажи, –
– Я чувствовала, что я добежала.
– Я договорился со Стойке, мы сделаем нормальную студийную запись песен через пятнадцать дней.
– У нас достаточно времени, все успеваем. Но хорошо, что ты вчера прислал эту запись. Правда, хорошо.
Я переволновалась, когда Асе Штейн текст показывала. Немного дыхание сбилось. И тут эта песня… Как обычно, сработало, спасибо.
– Да не за что совершенно! Если тебя что-то мотивирует, ты только скажи, я сделаю… А что Ася сказала?
– Ася назвала это – «Декамерон».
Он помолчал, подбирая слова, а потом спросил участливо, словно у постели больного:
– А на какой ты главе?
– На девятой. В двадцать восьмой ты заболеешь.
– Не я. Персонаж.
– Спасибо, что помнишь.
– Тань. Представляешь, в Галину машину такси врезалось. Она сама в порядке, а машина разбита.
– Слава Богу, сама цела. Но какие для нее расходы и шок!
– И так все на живую нитку. И муж уехал.
– Но, если виноват тот, кто врезался, ей должны по страховке платить.
– Видела я этого мужа.
– Правда, выплачивают не скоро.
– Знаешь, как у нас в Питере говорят, муж объелся груш.
– Она и так бьется изо всех сил, и тут такая подножка, и эту страховку так долго ждать.
– Извини, но я не понимаю, как женщина может жить без мужчины. Мне всегда
– Тебе везло на мужчин, которые решают твои проблемы. А мне – на мужчин, которые добавляли мне свои.
– Я таких выбираю. Вот посмотри: восторги – восторгами, а этот балканский красавец решает мне мою главную проблему.
– А какая у тебя главная проблема?
– Моя главная проблема – я и Балканы. Или я на Балканах. Или Балканы во мне. Называй как хочешь. Но он это решает для меня.
12
– Рюлова, что я буду делать, когда дойду до постельных сцен? Срочно выздоравливай, заводи любовника-серба и будешь делиться впечатлениями.
– А что сразу я? А сама?
– Ты в уме, подруга? Я замужем. Прикинь, как это я буду делиться впечатлениями?
– Иди сюда, – зовет Рюлова, я неохотно оставляю веранду с видом на косогор и перемещаюсь в накуренную кухню, – смотри, что я нашла! Проморолик твоего серба.
Рюлова так близко наклоняется к экрану, что кажется, сейчас упрется в него носом. При мне бы хоть очки надевала.
– Нет, ты только приготовься заранее. Повторяй за мной – это не он. Это не он. Это сценический образ.
Камера берет его сзади, со спины, медленно наезжая на его отображение в зеркале. Чуть небрежен. Рубашка расстегнута, и он медленно проводит ладонью по открытому вороту, словно примериваясь к чему-то. Модная темная небритость, как рамка, придает лицу картинность. Камера приближается и дает крупный план: чуть презрительный взгляд из-под полуопущенных век, он закуривает, продолжая внимательно рассматривать в зеркале каждое свое движение, как магнитом притягивая и заставляя зрителя переводить взгляд от этих темных глаз вниз, к узкой улыбке, которая бежит по губам, не задерживаясь и возникая снова.
Конец ознакомительного фрагмента.