Повести и рассказы
Шрифт:
Потом звезду зажигали… Как все это рассказать? Не расскажешь.
— Ваня, ты не молчи, рассказывай, — говорит чужая учительница.
— Давай, давай, Моторкин, а то скучно, — вторит ей Федоров.
— А мы сами зал построили, — со злостью сказал вдруг Иван. — Спортивный.
— Ай, врешь! — откликнулся Федоров.
— Не вру, — сказал Иван и тут же осекся: «Вот она, мина».
— Ай, врешь, — повторил Федоров, и девчонка, сидевшая позади него, прыснула в кулак.
— Федоров! —
— У нас факельное шествие в День Победы, эстафета по селу бежит, — сказал Иван сердито и громко, чтоб Федоров не успел встрять, но уже знал: Федоров свое возьмет.
— Ай, врешь.
— Не вру, — угрюмо сказал Иван и поглядел на Федорова в упор. — Чего мне врать-то?
— Ай, врешь.
— Федоров, да перестань же! — взмолилась учительница. — Рассказывай, Ваня, все очень интересно.
Замолчать бы Ивану и сесть, да что-то нашло на него: ступил на минное поле и — напролом! — была не была.
— А у нас бал-маскарад под Новый год, тридцать первого декабря, все костюмы шьют…
— И ты? — Это Федоров. Вроде бы даже удивленно, с завистью.
— И я, — ответил Иван.
— А какой у тебя костюм?
— У меня? Космонавта, — сказал Иван, и сердце его вздрогнуло, когда он произнес это слово. Что-то прекрасное, оранжево-белое, марлевое вспыхнуло в памяти, а над оранжевым — красное, круглое — мотоциклетный шлем, Васьки Белова шлем, отцовского ученика.
— А врешь? — Новая, удивленная интонация сбила Ивана с толку.
— Правда! Сам шил, красил сам!
— Ай, врешь! — разочарованно. И взрыв смеха.
Так. Опять мина взорвалась. Иван огляделся. На него отовсюду смотрели глаза, полные веселого ожидания.
— Федоров! Еще одна реплика — и выйдешь вон!
Ну, что ж ты, Моторихин? Совсем бдительность потерял. Кругом мины рвутся, а ты… Замолчать надо. Немедленно. И сесть.
— А у нас классного руководителя нет! Сами…
Тут уж все, не дожидаясь федоровского «ай, врешь», прыснули и выразительно поглядели в сторону своей учительницы — что скажет? Поддел новенький, здорово поддел!
А Ивану и невдомек, что он кого-то поддел. Он правду сказал.
— Правду говорю! Валентина Сергеевна заболела, в город увезли, Андрей Григорьич приходит и говорит: свободных учителей нет, как хотите. Сами управитесь? А я, говорит, вам помогу.
— Как ты сказал, Ваня? — переспросила учительница и сощурилась на него через очки. — Класс без руководителя?
— А что такого? — удивился он в свою очередь.
— Ну знаешь… — Она с сомнением покачала головой.
— Да не верьте вы, врет он все! — крикнул Федоров.
Кругом рвались мины.
На школьном дворе Ивана окружили. Пять человек. Впереди Федоров. Улыбается. Зубы большие, красивые. Только на одном, на переднем — выбоинка. Круглая.
— Моторкин, — начал Федоров, — ты где так врать научился? У вас в Фалалееве уроки вранья, да?
«Драка, видно, будет», — печально подумал Иван. Ох, не любил он этого! Но видно, будет драка. Куда денешься…
Промолчал, глядя в упор на федоровский с выбоинкой зуб.
— А что, Моторихин, вы небось и в колхозе не работаете? Тилигенты!
— Почему не работаем? Работаем, — спокойно ответил Иван, обрадовавшись, что разговор пошел более или менее мирный.
— Ну? — удивился Федоров. — И деньги зарабатываете?
— Зарабатываем.
— А по сколько?
— А не знаю.
— Как это — «не знаю»?
— Правда, не знаю. Нам на руки не дают.
— Что-о?? — Федоров поражен. И глаза круглые, и рот нараспашку. — А куда ж их девают, деньги-то?
— На школьный счет, в банк, — охотно объяснил Иван. — Когда школе надо что — директор берет. Телевизор купить или путевки, например, девятому классу — по Волге.
— Ай, врешь! — Федоров весело и зло соскочил на прежнюю тропу. — Себе берет директор твой! — Мальчишки захохотали.
— Мы проверяем, — сказал Иван строго, а у самого сердце стучало торопливо: раз-два-три… раз-два-три…
— Проверяете? Кого?
— Не кого, а что, — разозлился Иван, — расходы проверяем!
— Ай, врешь! Директор твой небось «Волгу» себе купил!
Что-то гулко толкнулось Ивану в уши, жаром залило щеки, слезы выступили на глазах. Не хотелось, так не хотелось драться.
— Каменный дом небось построил!
Иван бросился на Федорова. Мальчишки отступили.
Вечером отец сказал:
— Собери-ка мне, Надежда, чемоданчик. Поеду к Егору.
— Зачем это?! — всполошилась мать.
— Зачем в гости ездят?
— В гости? Не про гости думаешь. На разведку собрался!
— А хоть бы и так.
— Незачем ехать! — отрезала мать. — Работать надо, а не баклуши бить! Сманил черт лысый! Меня уже спрашивают: когда твой курортник на работу выйдет?..
— Курортник! — беспечно засмеялся отец. — А ты скажи: курортник, мол, на курорт поехал, кланяться велел.
— Петр, не доводи! Уедешь — развод возьму!
— А мне и лучше, — пошутил отец. — Я себе городскую найду.
— Ах так!
— Так вот!
«Эх, батя, — с горечью размышляет Иван, — и окурок опять в цветочный горшок затолкал. Мать тоже хороша. На принцип ставит: развод возьму! Пустой шум. Город, городские. Андрей Григорьич рассказывал про городскую-то жизнь. Как учился в институте. Книги на последние покупал…»