Повести и рассказы
Шрифт:
– От поколения к поколению все хуже и хуже! – не унималась старуха.
Не успела жена Ци-цзиня ей ответить, как вдруг увидела своего мужа, выходящего из переулка, и накинулась на него:
– Эй ты, дохлятина! – заорала она. – Где это тебя носит до сих пор? Тебя только за смертью посылать! Или тебе нет дела, что мы ужинать хотим?
Живя в деревне, Ци-цзинь тем не менее мечтал о резвом галопе Фэйхуана. [4] Он принадлежал уже к третьему поколению семьи, в которой, начиная с его деда, никто из мужчин не брался за мотыгу. Ци-цзинь работал лодочником на джонке – утром перевозил пассажиров из местечка Лу в город, а к вечеру – обратно в Лу. Поэтому он всегда был в курсе всех событий, знал, где именно бог грома поразил оборотня сколопендры, какая девушка родила черта, и все прочие новости. В деревне он слыл человеком выдающимся, но это не освобождало его от
4
…мечтал о резвом галопе Фэйхуана… – мечтал о быстром продвижении по службе; это образное выражение восходит к стихам Хань Юя (768–824), в которых говорится: «Когда Фэйхуан стремительно скачет, ему не до жаб, что сидят на дороге…» Фэйхуан – фантастический конь-дракон, описание которого приводится в книге «Хуайнань-цзы» (II в. до н. э.).
Ци-цзинь, опустив голову, медленно подошел и сел на скамейку, держа в руке свою длинную, больше шести чи, [5] трубку из пятнистого бамбука фэй с реки Сян [6] с латунным чубуком и мундштуком из слоновой кости. В ту же минуту выскочила Лю-цзинь и уселась рядом с отцом.
– Папа! – позвала она.
Но отец не отозвался.
– От поколения к поколению все хуже и хуже! – твердила свое старуха.
Ци-цзинь поднял голову и, тяжело вздохнув, сказал:
5
Чи – мера длины, равна 0,32 м.
6
Согласно легенде, такой крапчатый бамбук впервые вырос над могилой мифического императора Шуня. Когда Шунь умер, его жены Э-хуан и Нюй-ин горько оплакивали его, и их слезы, падая на стволы бамбука, оставляли на них крапинки. Оплакав мужа, Э-хуан и Нюй-ин бросились в реку Сян и утонули, после чего их стали называть феями реки Сян.
– Император взошел на трон. [7]
Жена на мгновенье застыла, а затем, будто ее осенило, воскликнула:
– Вот хорошо-то! Теперь, значит, опять будут высочайшие благодеяния и всеобщее помилование!
– А я без косы… – снова вздохнув, заметил Ци-цзинь.
– Разве император потребует, чтобы все носили косу?
– Императору нужна коса.
– Откуда ты знаешь? – забеспокоившись, быстро спросила она.
– В кабачке «Всеобщее благополучие» только об этом и говорят.
7
Речь идет о неудавшейся попытке реакционных сил реставрировать монархию.
Тут жена поняла, что дело и впрямь может обернуться скверно. Кабачок «Всеобщее благополучие» был верным источником всех новостей. Бросив взгляд на бритую голову мужа, она пришла в ярость: и корила его, и досадовала, и проклинала, а вконец отчаявшись, вдруг наполнила чашку п со стуком поставила перед ним.
– Ешь скорее свой рис! Все одно коса не отрастет, хоть оплакивай ее, как покойника.
Солнце собрало свои последние лучи, и от воды потянуло прохладой. Отовсюду раздавался звон чашек да стук палочек. На спинах выступили капельки пота. Покончив с третьей чашкой риса, жена Ци-цзиня подняла голову, и сердце у нее вдруг заколотилось: из-за деревьев показалась коротенькая толстая фигура господина Чжао Седьмого, который в длинном небесно-голубом халате переходил через мостик из одной доски.
Чжао Седьмой был хозяином кабачка «Прекрасный источник» в соседней деревне, а также единственным на тридцать ли в округе выдающимся и ученым человеком. Ученость его, правда, была с душком – он являлся приверженцем старины. Так, например, он обычно сидел и вслух, иероглиф за иероглифом, читал роман «Троецарствие», [8] который был у него в десяти тетрадях с комментариями Цзинь Шэн-таня. [9] Чжао Седьмой мог перечислить не только имена и фамилии «пяти тигров», [10] но и прозвания всех этих полководцев. Он знал, например, что Хуан Чжун и Ma Чао назывались еще Хань-шэн и Мын-ци. После революции он закрутил свою косу на макушке, точно даосский монах, [11] и часто со вздохом твердил: будь жив сейчас Чжао Цзы-лун, [12] в Поднебесной не поднялась бы такая смута.
8
«Троецарствие» («Саньго яньи») – исторический роман Ло Гуапь-чжупа (XIV в.), повествующий о событиях периода Трех царств – Вэй, Шуи У (III в.).
9
Цзинъ Шэн-тань (1609–1661) – литератор, издатель и комментатор «Троецарствия»; был казнен маньчжурами.
10
«Пять тигров» – прославленные полководцы царства Шу, выведенные в романе «Троецарствие», – Гуань Юй, Чжан Фэй, Чжао Юнь, Хуан Чжун и Ма Чао.
11
В отличие от буддийских монахов, которые брили голову наголо, даосы отращивали длинные волосы и закручивали их в пучок на макушке.
12
Чжао Цзы-лун – второе имя Чжао Юня (ум. в 229 г.), одпого из «пяти полководцев-тигров» царства Шу.
От зорких глаз жены Ци-цзиня не укрылось, что сегодня Чжао Седьмой уже не походил на даосского монаха: передняя часть головы у него была чисто выбрита, а на макушке торчала коса. Теперь она знала точно, что император взошел на трон, что у всех мужчин должны быть косы и что ее мужу грозит страшная опасность. Ведь свой небесно-голубой халат Чжао Седьмой просто так не надевал. За последние три года он появлялся в этом халате только дважды. Когда заболел скандаливший с ним рябой А-сы и когда умер Лу Да-е, перебивший все в его кабачке. Нынче – третий раз, и это, конечно, означало торжество Чжао Седьмого и гибель его врагов.
Вспомнив, как два года тому назад ее муж спьяну обругал Чжао подлым отродьем, жена сразу почувствовала надвигающуюся угрозу, и сердце ее заколотилось еще сильнее.
Чжао проходил по улице, и сидевшие за каждым столом поднимались.
– Просим отужинать с нами, – говорили они, указывая палочками на чашки.
– Прошу извинить, прошу извинить, – отвечал Чжао с улыбкой, кивая головой, и прошел прямо к столу Ци-цзиня. Здесь тоже все повскакали со своих мест, приветствуя его.
– Прошу извинить, прошу извинить, – произнес Чжао, чуть улыбаясь и пристально разглядывая стоявшую на столе еду.
– Какие ароматные овощи!.. А новость слыхали? – вдруг спросил он, остановившись за спиной Ци-цзиня, но обращаясь к его жене.
– Император взошел на престол, – ответил Ци-цзинь.
Его жена, глядя в лицо Чжао с натянутой улыбкой, ответила:
– Император уже взошел на престол. Когда же ждать высочайших благодеяний и всеобщего помилования?
– Высочайшие благодеяния и всеобщее помилование? Помилование-то когда-нибудь, конечно, объявят. Ну, а коса? – В голосе у него появилась суровость. – А где коса вашего мужа? Это дело серьезное. Ведь вам известно, что было во времена длинноволосых: кто не сберег косы, потерял голову, а кто сберег косу – сберег и голову.
Ци-цзинь и его жена не обучались грамоте и не могли понять всей глубины подобных изречений, но они твердо знали: уж если так говорит господин Чжао, значит, дело это чрезвычайной важности. Беда была неотвратимой, и они почувствовали себя, как приговоренные к казни. В ушах у них продолжал гудеть его голос, и они не смогли больше вымолвить ни слова.
– От поколения к поколению все хуже и хуже! – воспользовавшись моментом, вставила бабушка и обратилась к Чжао: – Теперешние длинноволосые остригают всем косы, и мужчины становятся похожими на монахов, не то буддийских, не то даосских. А прежние длинноволосые разве так делали? Я прожила на свете семьдесят девять лет, хватит с меня. Прежние длинноволосые повязывали голову длинным куском красного шелка, который свисал донизу, до самых пят. А у князя ихнего был желтый шелк и тоже свисал донизу, и красный шелк, и желтый шелк… О! Хватит с меня! Я прожила на свете семьдесят девять лет!
– Как же быть? Что станется со всей нашей семьей, со старыми да малыми? Ведь он наш кормилец!.. – будто сама с собой заговорила жена Ци-цзиня, вскочив с места.
– Тут ничего но поделаешь! – покачав головой, сказал Чжао. – Какое наказание ждет того, у кого нет косы, в книгах написано совершенно ясно, пункт за пунктом. А вот насчет семьи преступника там указаний нет.
Услыхав, что об этом даже в книгах написано, жена Ци-цзиня потеряла всякую надежду. В припадке отчаяния она излила всю свою злость на мужа и, тыча палочками прямо ему в нос, закричала: