Повести и рассказы
Шрифт:
– А я, собственно, с параллельного курса, – скромно ответил юноша. – Я, собственно, не историк даже, а скорей социолог-философ. Меня привлекла к вам гремящая слава о ваших лекциях.
– Ну, н-ну, полегче, – строго сказал Топорин, хотя упоминание о славе сладко польстило профессорскому самолюбию. – Мы с вами не на светском рауте, поберегите комплименты для женского пола… Ладно, бездельники, на сегодня закончим, – подхватил «дипломат»-чемоданчик и пошел к двери. Легко пошел, спортивно, ничем не напоминая старика Коновалова, который, как мы помним, был его ровесником. Но – теннис трижды в неделю, но – сорокаминутная зарядка плюс холодный душ по утрам,
И студенты споро потянулись на перемену. И философ-социолог тоже влился в разномастную толпу сверстников.
Давайте не станем гадать: был ли вышеупомянутый любознательный студент нашим знакомцем из опять же вышеописанного двора. Давайте не станем обращать внимания на явное совпадение примет: цвет волос, куртка, джинсы, возраст, наконец… История, как утверждал знаменитый профессор Топорин, должна опираться на голые факты.
А они таковы. Старик Коновалов запарился. Даже новые ноги гудели по-старому. Хотелось есть. А машины шли и шли, красные кирпичные курганы равномерно вздымались вдоль всего двора, старику Коновалову до чертиков надоело давать любопытным жильцам туманные объяснения по поводу массового завоза дефицитных стройматериалов. И ладно бы жильцы, а то сам домоуправ, строгий начальник, подскочил: что? зачем? кто распорядился? Старик Коновалов отговорился: мол, указание свыше, мол, в райисполкоме решили, мол, будут возводить детский городок, спортплощадку, бильярдный зал. Но домоуправ не поверил, помчался звонить в райисполком, но до сих пор не вернулся. Либо не дозвонился, либо что-то ему там путное сообщили, либо другие важные дела отвлекли.
Парень в куртке подошел к усталому старику.
– Пора шабашить, отец.
– А кирпич? – сознательная душа Коновалова воспротивилась неплановому окончанию работ.
– Без тебя справятся. Да и осталось-то с гулькин нос. Пойди перекуси. Есть что в холодильнике?
– Как не быть. Слушай, а может, вместе?.. Суп есть куриный, курицу прижарим…
– Спасибо, отец, я не голоден… – парень ласково обнял старика, прижался щекой к щеке, пошептал на ухо: – А после обеда поспи. Подольше поспи, ночь предстоит трудная, рабочая ночка, – отстранился, весело засмеялся. – Не заснешь, думаешь? Заснешь как миленький. И сон тебе обещаю. Цветной и широкоформатный, как в кино.
Ирку Пахомову начальница с обеда отпустила. Ирка купила в «Гастрономе» четыре пакета шестипроцентного молока, завернула в аптеку за горчичниками и явилась домой – кормить и лечить больного супруга. Больной супруг спал, свернувшись калачиком, дышал ровно, во сне не кашлял. Ирка попробовала губами лоб мужа, слегка удивилась: холодным лоб оказался.
Позвала тихонько:
– Сеня, проснись.
Сенька что-то проворчал неразборчиво, перевернулся на другой бок, сбил одеяло, выпростав из-под него худые волосатые ноги. Ирка одеяло поправила, легко погладила мужа по взъерошенному затылку, решила не будить. Больной спит – здоровье приходит. Эту несложную истину Ирка еще от бабушки знала, свято в нее верила. Сенька зря сомневался: Ирка любила его и по-бабьи жалела, до боли в сердце иной раз жалела, до пугающего холодка в животе, и уж конечно, не собиралась навеки бросать, уезжать с Наденькой в теплый Таганрог, к старикам родителям. А что пьет – так ведь мно-о-го меньше теперь, с прежним временем не сравнишь, а зато когда трезвый – лучше мужа и не надо: и ласковый, и работящий, и добрый. И еще – очень нравилось Ирке – виноватый-виноватый…
Издавна в России считалось: жалеет – значит любит. О том, кстати, заявила в известной песне хорошая народная певица Людмила Зыкина.
А между тем время к трем подбиралось, пустой с утра двор стал куда многолюднее. Как отмечалось выше – да простится автору столь казенный оборот! – «проблема кирпича» сильно волновала жильцов, вечно ожидающих от местных властей разных сомнительных каверз. То горячее водоснабжение посреди лета поставят «на профилактический ремонт», то продовольственный магазин – «на капитальный», то затеют покраску дома в веселые колера, и они, эти колера, логично оказываются на одежде, на обуви, и, как следствие, на полу в квартирах. Веселья мало.
А тут – столько кирпича сразу!..
Старика Коновалова раскусили быстро: примазался пенсионер к мероприятию, мается от безделья, занять себя хочет. Пусть его. Но домоуправ-то, домовой – он все знать должен!.. Рванули к домоуправлению, а там – замок. И лаконичная табличка, писанная на пишмашинке: «Все ушли на овощную базу».
Кое-кто, конечно, в райисполком позвонил – но и там о предполагаемом строительстве ничего не слыхали. Правда, обещали подъехать, разобраться.
И тогда по двору пополз слух о неких парнях в белых куртках, которые-то и заварили подозрительную кашу. То ли они из РайАПУ, то ли из Промстройглавка, то ли из Соцбытремхоза. Где истина – кто откроет?..
А один юный пионер голословно утверждал, что рано утром на Москве-реке, в районе карандашной фабрики приземлилась небольшая летающая тарелка, из которой высадился боевой отряд инопланетян в белых форменных куртках и с походными бластерами в руках. Но заявление пионера никто всерьез не принял, потому что ранним утром пионер спал без задних ног, начитавшись на ночь вредной фантастики.
Но тут старик Коновалов, умаявшись руководить, ушел домой, грузовики с кирпичом во двор больше не заезжали, и жильцы мало-помалу успокоились, разошлись по отдельным квартирам. Известная закономерность: гражданская активность жильца прямо пропорциональна кинетике общественных неприятностей. Если возможная неприятность потенциальна, то есть ее развитие заторможено и впрямую жильцу не угрожает, то он, жилец, успокаивается и выжидает. Иными словами, активность превращается в свою противоположность.
В этом, кстати, причина многих наших бед. Надо душить неприятность в зародыше, а не ждать, пока она, спеленькая, свалится тебе на голову. Именно в силу означенной закономерности парень в белой куртке, никем не замеченный, встретился в три часа с Павликом Топориным. А может, потому его не заметили, что он, хитрюга, снял куртку, остался в майке, а куртку свернул и под мышку устроил. Маскировка.
Но у парня, похоже, было другое объяснение.
– Парит, – поделился он метеорологическим наблюдением, садясь на скамейку рядом с Павликом. – Как бы грозы не было.
– А и будет, что страшного? – беспечно спросил Павлик.
– Гроза – это шум. А мне нужна тишина.
– Мертвая? – Павлик был в меру ироничен. Но парень иронии не уловил или не захотел уловить.
– Не совсем, – ответил он. – Кое-какие звуки возможны и даже обязательны.
– Это какие же? – продолжал усмехаться Павлик.
– Плач, например. Стон. Крик о помощи. Проклятья. Мало ли…
– Ни фига себе! – воскликнул Павлик. – Вы что, садист-любитель?
– Во-первых, я не садист, – спокойно разъяснил парень. – Во-вторых, не любитель, а профессионал.