Повести и рассказы
Шрифт:
— А ты скажешь, что у тебя там? — флегматично спросил Франтишек.
— Потом скажу, а сейчас нет — секрет.
— Не валяй дурака, говори, — Зденеку не терпелось. — Пистолет?
— Что ты, я с такими вещами не вожусь.
— А может, бомба? — не унимался Зденек. Его увлекала эта таинственная ночная «экспедиция» на чердак дома Шпачеков.
— Ты потише, Зденек, а то и на самом деле кто-нибудь подумает, что мы идём за бомбой, — предупредил Ян, волнуясь за успех дела.
У дома Шпачеков тускло мигала лампочка. Вечер был тёмный, отчего ребятам казалось, что за каждым углом их стерегут. Они осторожно подошли к дому и остановились. Прислушались, потом подошли к калитке. Она оказалась
Франтишек с точной «инструкцией» остался у калитки. Он присел на выступ фундамента, спокойно, как у своего дома. Он точно знал дело. Если его спросят, что он здесь делает, Франтишек должен ответить: «Поджидаю товарища». Если же появятся чернорубашечники [45] или жабы [46] , он должен запеть какую-нибудь песню. Всё равно любую, только петь.
Ян и Зденек легко забрались в соседний двор. Здесь жили знакомые, и если Ян встретится с ними, то ему будет легко ответить на любой вопрос. Через каменный невысокий забор они перемахнули во двор Шпачеков. Здесь Ян знал каждый уголок, каждый кустик сирени, под которыми он не раз валялся с книгой в руках. Грустно было от сознания, что он в собственном дворе, а приходится пробираться, как вору. У домика с черепичной крышей стояла лестница. Зденек засел в кустах сирени, не сводя взгляда с входных дверей в дом. Ян уже ступил одной ногой на узкую металлическую перекладину лестницы. Она тихо и жалобно скрипнула, отчего он немного растерялся, но тут же ловко полез вверх, перебирая руками перекладины. Они были грязные, это Ян чувствовал, так как к ладоням рук прилипали не то мелкие песчинки, не то отлетавшая ржавчина.
45
Чернорубашечники — полицейские Чехословакии.
46
Жабы — эсэсовцы, в серозелёных мундирах, за что дети называли их жабами.
Дверца слухового окна оказалась довольно крепко прикручена проволокой. «Хорошо, что проволока медная», — подумал Ян, торопливо раскручивая в темноте проволочный узел.
Наконец Ян на чердаке. Паутина неприятно липла к лицу, пахло сухой пылью и известью, которой не раз они с отцом белили чердак. И как бы хорошо Ян ни помнил место, куда он запрятал свои сокровища, сейчас, в темноте, он не сразу нашёл пакет. Что-то хрустнуло под ногами, потом Ян нащупал свой пакет и с радостью извлёк его, засовывая под рубашку.
Возвращаясь к слуховому окну, он решил, что скажет товарищам, будто в темноте ничего не нашёл. Но в это время с улицы донеслась песня Франтишека. Чувствовалось, что поёт он её неестественно, не своим голосом, видать, растерялся. По телу Яна пробежала холодная дрожь, ему хотелось сейчас не слезть, а спрыгнуть и бежать скорее, но рассудок взял верх. Он высунул голову в окно и оставался в таком положении, пока песня не прекратилась: опасность миновала…
Когда товарищи возвращались домой, Ян ещё раз повторил с напускной горечью, что его «хозяйство» кто-то «ликвидировал».
— Но теперь ты можешь сказать, что там было? — спросил Зденек. Франтишек был, как всегда молчалив.
— Какая теперь разница, раз нет того, за чем шли, — недовольно ответил Ян.
— Ты нам шарики не закручивай, — возразил Зденек. Он почему-то не верил, что Ян зря лазил на чердак. Не такой он парень.
— Хорошо. Скажу, — начал Ян, — у меня там были стальные гвозди.
— Зачем они тебе? — опросил Франтишек.
— Затем, что их можно набить на доски, а доски эти подбрасывать незаметно на дороге, где ходят машины оккупантов, — сочинил Ян.
— Вот это дело! — восторженно согласился Зденек.
— Да, только жаль, что их не оказалось, — поддержал Зденека Франтишек.
Остаток дороги шли молча, каждый думал, что с гвоздями действительно кое-что можно сделать.
— До встречи, ребята, — сказал Ян, когда дошли до переулка, где нужно было разойтись.
— До завтра, — ответил Франтишек, не очень довольный результатом похода.
— А гвозди я достану, — сказал Зденек.
Ян чувствовал, что товарищи поверили ему, но было как-то неловко перед ними за неправду.
Дядя Вацлав спал, когда Ян вернулся. Мальчик тихонько прошёл переднюю, очень осторожно открыл дверь своей маленькой комнаты и ещё тише прикрыл её за собой, включил свет. Ему не терпелось скорее развернуть дорогой пакет. И вот в его руках цветная открытка с портретом Иосифа Виссарионовича Сталина. На обороте он с трудом прочитал давно написанные детским, но красивым почерком русские слова:
«Дорогому Яну Шпачеку от Серёжи Серова. Артек, 1940 год».
Ян ясно сознавал, что этому портрету суждено было попасть в руки, может быть, не одной сотни людей Праги, да и не только Праги. Портрет был нужен для праздничной листовки, посвященной Первому мая.
«МИНАРХОС ШАН ХЕЦ!»
Иван Кузьмич за время своей болезни помог ребятам так много, что они бы даже не поверили этому, если бы не были участниками и свидетелями того, что сделано. В школе нашёлся угол подвала, куда провели электричество, сделали перегородку, установили несколько маленьких верстачков, и мастерская загудела. Самое замечательное было то, что инструктор-столяр (так они назвали столяра дядю Сашу) сам почти ничего не делал, он учил ребят, показывал, что и как следует делать. Даже лозунг они придумали сами и протянули его через всю стену: «Труд — дело чести каждого пионера и школьника!»
Да, они создали мастерскую. С завода привезли огромный ящик с инструментами. И каких только инструментов тут не было: ножовки, фуганки, свёрла, молотки, плоскогубцы, щипцы, да разве всё перечислишь! А ещё у них появился небольшой переносный токарный станок по дереву. Эта машина особенно увлекла ребят.
Всем, даже Ване, который вначале холодно отнёсся к организации мастерской, нравился «Наш цех», как они называли мастерскую.
Правда, ребята думали совсем по-иному, чем директор школы. Директор считал мастерскую необходимым, но временным явлением. Пусть ребята сделают недостающие скамейки и столы и хватит с них. Ребята же думали иначе. Они надеялись, что у них будет такая мастерская, где они смогут постоянно работать, учиться, и уже мечтали о том, как превратят мастерскую в настоящий цех.
Вначале дирекция думала, что вряд ли наберётся много школьников, которые полюбят столярное дело. Но, когда в мастерской стало появляться всё больше и больше ребят, директор растерялся. А тут ещё кто-то написал в гороно, что в средней школе вместо учёбы заставляют учеников работать, вместо того, чтобы преподавать основы наук, обучают столярному ремеслу.
Когда ребята уже сделали скамейки, столы, отремонтировали парты, а мастерская продолжала работать, пришло грозное письмо из гороно — «прекратить безобразие, закрыть мастерскую». Только Фёдор Тимофеевич поддерживал начинание братьев Серовых, Громова, Шлагина, Спицына и других. Он говорил, что не видит никакого греха в том, что ребята полюбили труд в мастерской. Но указание свыше разрушило все планы ребят.