Повести и рассказы
Шрифт:
Серёжа и впрямь в эту минуту отличался от остальных и поведением и внешностью. На нём была синяя сатиновая рубашка-косоворотка, подпоясанная пояском с кисточками, и широкие чёрные брюки из бумажной диагонали, заправленные в подшитые валенки, которые были ему явно велики. Подмышкой вместо портфеля он держал какую-то сумку, напоминающую большой конверт, только с пуговицей на клапане. Да ещё, как на зло, с носом непорядок, вместо того, чтобы достать платок и высморкаться, Серёжа беспрестанно шмыгал носом. Он стоял, не зная, куда скрыться
— Скоро звонок? — наклонив голову, шопотом спросил он Володю, но тот не ответил.
— А ты в каком классе будешь учиться в «А» или в «Б»? — спросил школьный силач и забияка Ваня Спицын, подойдя к Серёже вплотную.
— В «Б», — независимо ответил Серёжа.
— Вот хорошо, а то я думал, в нашем.
— А если бы и в вашем, так что? — спросил Володя, чувствуя некоторую обиду за брата.
— А то, что мочёных куриц у нас и своих хватает.
— Сам ты мочёная курица! — не утерпел Серёжа. — А ещё пионер, при галстуке.
— Ты полегче насчёт галстука, — обиделся Ваня и легонько толкнул Серёжу в плечо. Мальчик потерял равновесие, немного покачнулся и, взмахнув руками, выронил сумку. В упавшей сумке что-то глухо звякнуло, и на полу показалась струйка фиолетовых чернил. Ребята засмеялись.
— Я же говорю: курица, — заключил Ваня.
Серёжа покраснел и, попрежнему шмыгая носом, спокойно произнёс:
— Свою отдашь чернильницу. Понял?
Среди окружавших Серёжу раздался дружный, задорный смех. Смеялись, кроме Серёжи и Володи, все, потому что знали: сильнее и смелее Вани никого во всей школе нет, а тут какой герой нашёлся.
— Что ты сказал? — задорно спросил Ваня, не отходя от Серёжи, но тот не ответил, а наклонился, чтобы поднять сумку, и не видел, как в эту минуту к ним подошёл учитель.
— Это что тут такое? — спросил он у Серёжи.
— Вот он толкнул меня, — указывая на Ваню, ответил Серёжа. Он ещё не знал, кто такой этот высокий мужчина в больших роговых очках, но явно волновался, потому что чернилами запачкал пол.
— Что же ты, Спицын, так неласково встречаешь нового школьного товарища? — спокойно спросил Фёдор Тимофеевич, сразу понявший, что этот мальчуган — Сергей Серов, о котором вчера был разговор с мамой Володи. — Чернильницу товарищу разбил. Не хорошо, Спицын, поступаешь. Не по-пионерски!
Последние слова Фёдор Тимофеевич произнёс с такой интонацией, что всем стало ясно: Ваня схватил четвёрку за поведение. Сейчас ему наверняка приплюсуют всё: и окно, разбитое камнем из рогатки, и это.
— Да он сам разбил, — с невозмутимой уверенностью в своей правоте произнёс Ваня.
— Но ведь ты его толкнул? — спросил учитель.
— Я его легонько, а он…
Фёдор Тимофеевич посмотрел на часы и, уходя, сказал Спицыну:
— В перемену зайдёшь в учительскую.
Серёжа многозначительно подмигнул Ване и спокойно произнёс:
— Понял?
Зазвенел звонок. Все бросились в классы. Шум в коридоре настолько усилился, что Серёжа не расслышал, какие слова в ответ произнёс Ваня. Он видел только, как Ваня показал язык, потом, оглянувшись вокруг и убедившись, что никто на них не смотрит, выкинул вперёд руки и выставил два кукиша, по-смешному вытягивая шею. Это очень оскорбило Серёжу.
— А ты тоже хорош, сразу с ябедой, — недовольно сказал Володя, когда они входили в класс.
— Я сказал правду, — твёрдо произнёс Серёжа, садясь за парту.
Урок начался.
Серёжа Серов сидел за партой строго и прямо, но веки его были полуопущены и он почти ничего не видел и ничего не слышал. Он думал с обидой и огорчением о своей судьбе. Из деревни его привезли в город всего три дня назад.
Всё случилось неожиданно быстро. Мать заболела и умерла. Серёжа остался один. Отец на фронте, родных в деревне нет, а жить у чужих людей не хотелось, и он попросил председателя колхоза дать телеграмму тёте в город.
Узнав, что тётя берёт его к себе, он как-то легче стал переносить горе. «Вот приеду в город, начну вместе с Володей учиться, а там, смотришь, и папка с фронта вернётся», — решил он.
В город Серёжа ехал впервые и с большой охотой. В городе ведь, известно, не то, что в деревне. «Там и ребята, наверное, не такие, как у нас», — думал он, сидя в санях, закутанный с головой в овчинный тулуп. Только всё же было тяжело ему покидать деревню, где он прожил почти двенадцать лет, где было столько счастливых дней с отцом, с матерью, с товарищами. Найдутся ли такие товарищи в городе? Кроме того в деревне была своя, знакомая до каждой мелочи изба, щеглы в клетке, и своя собака Дружок, очень хорошая, ласковая такая…
Щеглов с клеткой Серёжа подарил школьному товарищу, избу отдали в колхоз на сохранение, но Дружка он забрал с собой в город. Дружок будто понимал горе своего хозяина. Он лёг у ног мальчика, свернувшись в кольцо, и всё смотрел, смотрел добрыми, похожими на крупные смородинки глазами. Серёжа накрыл собаку полой тулупа, приговаривая:
— В город, Дружище, едем.
И на душе у Серёжи стало как-то спокойнее, будто говорил с настоящим товарищем.
— Значит, Дружка с собой забрал? — вдруг спросил дед, колхозный кучер.
— Я без него не могу, дедушка, — ответил Серёжа.
— Да, брат, неладно у тебя вышло.
Дед помолчал, затянулся едким дымом из «козьей ножки» и, погоняя лошадь вожжами, добавил:
— Ну, ничего, стерпится. В городе оно, брат, тоже своё житьё. Обвыкнешься, учиться станешь, новые дружки-товарищи заведутся. Стерпится всё помаленьку. Только собаку зря везёшь. Война, брат, людям пайка нехватает, а ты собаку с собой тащишь. Кормить-то чем станешь?
Серёжа не ответил, но про себя подумал: «Свой паёк буду делить пополам, только без Дружка мне нельзя».