Повести о совести
Шрифт:
– Очень даже удобно. Мы с ним совсем недавно вспоминали Александра Андреевича. Петровский справлялся о вашем здоровье, спрашивал о Саше. Так что звоните, моя хорошая.
– Позвоню, но только после вас, если позволите.
– Как скажете, так и будет. Передаю трубку супруге, она рядом.
Подруги еще долго разговаривали о своем, о женском, напоследок договорились в ближайшее время встретиться.
Академик Петровский принимал Луганцевых во Всесоюзном научно-исследовательском институте клинической и экспериментальной хирургии Минздрава СССР. Прием был теплым, вспоминали совместные встречи, Александра Андреевича. Борис Васильевич по-отцовски потрепал Сашу за вихор:
– А ты,
После наставлений и пожеланий академик пригласил профессора Черноусова:
– Принимай, Александр Фёдорович, сына моего друга, отдаю тебе его на воспитание, сделай из него хорошего хирурга. Сумеешь?
– Постараюсь, если и он стараться будет.
– Буду! – твердо ответил Александр.
Он учился сначала в клинической ординатуре, затем в аспирантуре, вхождение в профессию было стремительным, материала для диссертации было с избытком, работа нравилась. Молодой Луганцев только об этом и мечтал, чтобы работа была утром, днем, вечером и ночью, он попал в свою стихию, он был под стать отцу, у него все получалось. Учитель, профессор Черноусов, радовался, но почти никогда не хвалил, ибо малое количество замечаний у хирургов и есть похвала.
Пока Луганцев младший учился, дома в родной клинике был застой, попытки движения вперед нельзя было назвать прогрессом, слухи и сплетни обуревали некоторых сотрудников, не давали покоя, отнимали золотое время и замещали научные мысли.
Доброжелатели рассказали профессору Шинкаренко, как о нем отзывается ректор Григорьев, то ли кто-то подслушал разговор Виктора Павловича с Луганцевой, то ли руководитель вуза высказался где-то в другом месте о невысоком потенциале Виталия Карповича как ученого. Злоба долго кипела в душе хирурга, потом притихла и разгорелась с новой силой, когда ректор предложил уступить два этажа вновь отстроенного здания клиники для кафедры профессора Зарубина. Виталий понимал, что это не личное решение ректора, что за этим стоит высокий покровитель Зарубина. Шинкаренко бесило другое, почему Григорьев не вступился за него, почему не отстоял, не оградил его детище от захвата.
«А может, он сам, этот неудавшийся хирургишка завидует ему, известному профессору, завидует и мстит. Но ничего, я тебе тоже отомщу за твои выходки, за твой язык, который мелет на каждом углу, что я научный труп», – терзался и днем, и ночью Виталий.
Все, новый враг определен, осталось его победить. Для таких под-коверных битв нужен Фимкин и их новый друг Невежин, а этот был мастером интриги еще хлеще Генриха. План друзья разрабатывали недолго, вскоре несколько жалоб от разных вымышленных авторов о невероятных притеснениях ректором талантливых работников ушли в Минздрав, с коротким интервалом туда приходили новые. Когда количество писем превысило три десятка, чиновники министерства решили создать комиссию и проверить работу медицинского института на берегу Волги. Комиссию возглавил начальник главка по учебным заведениям, проверяли все, кроме научной работы, накопали массу мелких замечаний и ничего существенного ни в финансовой сфере, ни в приеме студентов, ни в методиках обучения не нашли. Хотя в беседах с сотрудниками выявили много недовольных. Так бывает всегда, умные и талантливые молчат или говорят, что их все устраивает, а неудачники, люди, севшие не в свои сани, плачутся, иногда так громко, что окружающим начинает видеться конец света. Тайные заговорщики тоже беседовали с членами комиссии, но их информация была нейтральной, зачем, же себя подставлять, когда плакальщиков и так больше чем надо.
Председатель комиссии доложил все в обком КПСС, там переварили информацию быстро и решили от греха подальше предложить товарищу Григорьеву другую работу. Вот так-то! А ведь хороший был ректор, опытный честный, открытый, открытость его и погубила.
А злопыхатели потирали руки, кое-кто из них готовился занять место ректора. Ан, нет, не прорезало. Через два месяца приехал ректор из другого мединститута, солидный, не слишком разговорчивый и с первого взгляда недоступный.
– Ничего… – сказал подельникам Фимкин. – Мы и к этому подход найдем, узнаем о нем побольше, изучим повадки и обуздаем, а не поддастся, сбросим, все люди не без греха.
Заговорщики, довольные собой, подняли рюмки и выпили за дружбу.
Пять лет прошло незаметно, но это с первого взгляда, Александр Луганцев скучал по родному городу, по Волге, по маме, но эта тоска и воспоминания придавали ему силы и работоспособность, он торопился и все исполнил в срок. Молодой кандидат медицинских наук и уже состоявшийся хирург прибыл к родному очагу летом. Не успел оглядеться, встретиться с друзьями, как узнал новость: объявлен конкурс на замещение вакантной должности ассистента кафедры, руководимой профессором Шинкаренко.
«Меня ведет сам Бог. А может, и отец с небес помогает. Надо принять участие в конкурсе», – рассуждал сам с собой Саша.
На следующий день направился в гости к Виталию Карповичу, тот встретил его с распростертыми объятиями, наговорил множество комплиментов, внимательно прочитал все документы, угостил чаем и, конечно же, непременным печеньем с маслом. Но как только Александр начал говорить о конкурсе, профессор слегка изменился в лице.
– Видишь ли, дорогой Сан Саныч, конкурс этот объявлен на полставки и то для урологов, нам же вменили в обязанность преподавать урологию. Ты в этой науке что-то понимаешь?
Александр отрицательно покачал головой.
– То-то же. Но ты не переживай, я обязательно в ближайшее время переговорю с ректором. Негоже, чтобы сын моего учителя был без работы. Я разобьюсь, но ты будешь работать на нашей кафедре.
Однако разбиваться Шинкаренко не собирался, он, наоборот, негодовал:
«Приперся, пацан! И что в Москве не работалось? Там же все есть: и перспективы в науке, и должности в научно-исследовательском институте. Нет, этот щенок наверняка метит на мое место».
Мысль о потере насиженного кресла привела в действие почивавший на лаврах мозг профессора. К ректору он не пошел, он переговорил с Фимкиным и Невежиным и в медицинской среде поползли слухи, что вернулся молодой Луганцев в город неспроста, выгнали из столичного института за пьянку, за буйный, необузданный норов, слабую тягу к науке, а дальше при передаче сплетни каждый добавлял, что хотел. Одним словом, толпа решила, что он далеко не отец.
Александр Александрович к новому ректору сходил сам. Поговорили, Юрий Петрович присмотрелся к парню и понял, что слухам, про него распространенным, он не соответствует. Но прожив сложную жизнь, руководитель института выработал привычку доверять, но проверять, тем более что дыма без огня не бывает.
– Зайдите, товарищ Луганцев, через пару дней, я постараюсь найти решение.
Через три дня ректор предложил Александру должность старшего лаборанта на другой хирургической кафедре, пообещав, что при благоприятном стечении обстоятельств в новом году он станет ассистентом на родной ему кафедре. Луганцев согласился, ему очень не хотелось вновь покидать любимый город.
Черноусов узнал, где и кем работает его ученик от московских друзей Александра в самом конце сентября. Вечером профессор звонил в Волгоград и почти матом, как это умеют делать хирурги, высказал Александру Александровичу все. А в заключение разговора в приказной форме добавил: