Повести (сборник)

Бессонов Павел

– Здравствуйте – пропела Вера, явно строя глазки. – Вы в кино? Говорят, билетов нет?

– У меня два. Один могу предложить. Кто пойдёт?

– Вер, может, завтра пойдём? – Виктор умоляюще приложил руку к сердцу.

– Чего это завтра? На завтра я занята. Ты ведь был на этом фильме? Теперь я посмотрю…

– Вер… А я… как?

– Подходи к концу сеанса, а пока погрейся где-нибудь, – Вера засмеялась, стреляя глазами по Геннадию.

– Ну ладно, я подойду к выходу, – помрачнел Виктор.

– Тут их два, не ошибись. – И Вера опять залилась хохотом.

Геннадий молча смотрел на них, всё более убеждаясь в том, что Виктор втюрился, а эта мартышка как хочет, так и вертит

им.

* * *

Шла французская кинокомедия с Жаном Ришаром в главной роли. Зал то и дело гремел хохотом. Геннадий искоса глянул на подружку Виктора – она не переставала улыбаться, показывая белые зубки Он перевёл взгляд на обтянутые колготками бедра и не спеша положил руку на ближайшее к нему. Бедро дёрнулось и замерло. Геннадий так же не спеша погладил бедро вверх до короткой юбочки, вниз – до колена. Верка руку его не отвела. Он отвёл руку сам и досмотрел фильм, смеясь вместе со всеми, свободно отвалясь в кресле. Зажегся свет. Захлопали сидения. Геннадий шёл позади Верки, оглядывая её ладную фигурку в светлом плащике. В толпе на выходе, наклонившись к светлым лохмам её причёски, вполголоса сказал:

– Смоемся от Витьки?

Верка повернула к нему лицо, заулыбалась:

– Давай!

Виктора и впрямь у выхода не оказалось, и они, выбравшись из потока людей, пошли в противоположную от остановки сторону, свернули на поперечную улицу, повернули ещё раз.

Геннадий шёл молча, приобнимая Верку, и она послушно прижималась к нему. «Эх, Витек! Ты ещё надеешься на ответное чувство этой обезьяны. Пацан ты глупый, не присмотрелся к этим мартышкам, влипнешь сразу. Ну ладно, проверю её по полному профилю».

Они шли уже по улице, где с Виктором не встретятся, и Верка, осмелев, спросила:

– Гена, вы моряком были?

– Я и сейчас моряк, на суше временно.

Шли уже не спеша и Геннадий «заливал» вовсю о флотской службе, о морях-океанах, шмотках из загранки, о бонах и «зелёных» долларах. Вера только успевала переспрашивать да вставлять «Ну!», «Вот класс!».

– Далеко до твоей хаты? – переменил тему Геннадий.

– До общежития? Нет, полквартала.

Геннадий вёл Верку дворами мимо пятиэтажек. Приметив подъезд, густо обросший кустарником, предложил:

– Зайдём. Поболтаем не на ветру…

И хотя никакого ветра не было. Верка зашла в подъезд. На первом этаже свет не горел. Он пробивался слабо откуда-то сверху, и они остановились в тёмном закутке лицом к лицу. Плащик Верки был расстегнут, и Геннадий, обхватив Верку левой рукой, прижал к себе. Не вырываясь, только чуть откинувшись, она молча улыбалась. Геннадий прижался губами к её полураскрытым губам, правой рукой подняв короткую юбку, скользнул за колготками по тёплому Веркиному животу и ниже. Верка несильно дёрнулась, у неё вырвался то ли вздох, то ли стон и Геннадий явственно услышал частое постукивание её зубов. Готова. Поплыла. Он отпустил Верку, и она осталась стоять с закрытыми глазами несколько секунд неподвижно, потом молча стала застёгивать плащик, поправлять волосы.

– Давай, иди домой. – Геннадий посторонился, пропуская Верку мимо себя, и она пошла так же молча. Поглядев ей вслед, Геннадий вышел из подъезда и пошёл в другую сторону. Всё ясно с этой мартышкой.

Жена. Была у Геннадия жена. Была и любовь, как у Витьки. Вернее, слепая влюблённость. На это и ловят парней вот такие мартышки. Тогда намекали ему ребята, что за птица Карина, не верил. Не хотел верить. Глаза застилала умело подкрашенная мордашка, остренькие грудки. Потом узнал точно, что Карина из «легиона», из девочек, вертевшихся в интерклубе и «работавших» только с моряками загрансудов, болгарами, греками. И опять не мог отрезать сразу. Повинилась

девочка, ну было один-два раза, осознала, люблю только тебя, жить не могу без тебя, ещё немного прибарахлимся, заведём ребёнка. Ты ведь хочешь сына? Или дочку? После каждого рейса доходили слухи, отмахивался: ну, ходит на танцы с подругами, ну, кто-то провожал. Не сидеть же ей дома… А как выперли с флота, сама дала поворот от ворот и с глаз у него пелена розовая спала…

Ехать к себе в «берлогу», к тётке, далеко, а квартира, где после ухода отца жила одна мать, совсем рядом. Там его, Геннадия, комната. По версии матери, отец бросил их из-за козней буфетчицы: окрутила отца, сразу дочку ему родила. Отец – капитан дальнего плавания. Буфетчица лет на двадцать моложе него, с ним в рейсы ходила. Геннадий отлично знал теперь роль буфетчицы на корабле, но знал и то, что далеко не все капитаны на них женятся, бросая семьи. У матери – он рано начал догадываться – всегда была своя, скрытая жизнь, свои друзья из управления пароходства, где она работала. Не в буфетчице дело. Нет, не в буфетчице дело, свою надо голову иметь. Вот как у него случилось в последней рейсе.

Команда была в основном старая, а он новичок. Буфетчица тоже давно ходила с этим экипажем. Кого обслуживает буфетчица в рейсе, известно на флоте каждому – капитана и доктора. Капитан здесь дохаживал срок до пенсии, врач был моложе. Капитан невысокого роста, брюхастый, о таких говорят – видит своё хозяйство только в зеркале. Врач длинный, в блеклых веснушках очкарик, с пушком на голове вместо причёски. Буфетчица сразу на Геннадия глаз положила.

Команда, конечно, заметила, но всем было всё равно, «кусок» шефа – табу. Если электрик осмелится, ему же хуже. А буфетчица баба под тридцать, смазливая – только дай! Геннадий делал вид, что ему непонятно, чего она хочет, но когда перешли экватор и посвежело, она прижала его в подсобке. Не успел глазом моргнуть, как она молнию на джинсах расстегнула. Когда без берега уже два месяца, а тебе всего-то двадцать семь. Всё само собой. Тут чёрт угораздил, чтобы бледный очкарик заглянул в подсобку. Заглянул и сразу дверь прикрыл. Настрой, конечно, у Геннадия упал. Капитану док, наверное, не скажет, а пакость сделает. Так и вышло. На очередной медкомиссии глазник, ушник, терапевт – всё в норме. Пока не дошёл до невропатолога, дружка очкарика. Такое заключение написал, что Геннадий и в землекопы не годится, хоть сразу в дурдом.

Доказать обратное не докажешь, у них круговая порука. Поэтому зиму эту ему в РСУ прозябать, по крышам лазать. Весной он пойдёт в базовую поликлинику, заплатит сколько запросят – и опять в море… В рейс, в рейс. Забыть эти крыши, забыть Карину… Карина. Как будто о нём с Кариной написал стихи судовой врач Ян Вассерман:

… На мостике стойте, шутите с командою бодренько,Но помня в прогулке от бака до самой кормы,Что каждый моряк для жены – заместитель любовникаПо части валюты, по части жратвы и «фирмы»…

Обидные строчки, но недаром включил их в свою книгу писатель моряк Виктор Конецкий. Они – сама жизнь…

Вот и знакомый с детства подъезд, дверь, обитая коричневым, под кожу, красивым материалом. На звонок открыла мать, даже не спросив, кто звонит, «Не одна», – сразу решил Геннадий. Ну конечно, парадное платье, запах вина и духов.

– Генчик, сынуля! – протянула руки для объятий.

– Мать, я пьян и спать хочу, – отстраняясь, Геннадий шагнул в коридор. Из большой комнаты неслась музыка, на вешалке мужской плащ, на полу фасонистые туфли. Морячок. «Генчик, кушать хочешь?»