Повести. Пьесы
Шрифт:
Разговор шел простой, легкий, вдумываться не хотелось. Но раз так повернулось, Коля глянул на нее повнимательней, прикинул, что к чему, и сказал почти утвердительно:
— Сварщица?
— Само собой, — ответила Раиса. — Кто на стройке богатые девушки?
— И много выходит?
— Надо, так и четыре.
— А надо?
— Не мешает.
— Ну и зачем тебе?
— Знать будешь много, — сказала она, — и так вон седой.
Они как раз доели горячее.
Раиса
— А правда, тебе сколько лет?
От борща и шницеля Коля подобрел, Раиса его больше не раздражала. Девка как девка. И душа жива, и человеческий язык понимает. Ну а тон командирский — что поделаешь, время такое: нынче что ни баба, то фельдфебель…
Он ответил, как есть:
— Сорок один.
— А смотришься помоложе. Но не слишком. Года на три.
Доела пирожное, отхлебнула чаю и невесело заключила:
— Дурак ты…
Коля удивился:
— Почему дурак?
— А что, нет, что ли?
Он подумал немного и согласился:
— Может, и дурак.
Странное дело — поел, и ноге стало легче. Хромал, конечно, но уже не так. Хотя не исключено, что просто приспособился, ставил ступню боком, и мышца не напрягалась.
— Проводить? — спросила Раиса.
— Да ничего, дойду.
Уже на улице полюбопытствовал:
— А ты откуда знаешь, что дурак?
Она отмахнулась:
— А чего тут знать-то? Тоже еще, человек-амфибия. Загадка века. Да я тебя сразу раскусила.
— Ну и чего ты раскусила?
— Все раскусила. Кто ты есть. Алкаш и бич. И больше никто.
Раиса посмотрела на него.
— А что, нет, что ли?
И опять он, подумав, согласился:
— Можно и так сказать.
У подъезда общежития они сели на скамейку. Раиса с досадой проговорила:
— Ну чего ты себе думаешь? Ведь уже старый. Скоро вон седой будешь. Кому ты тогда нужен? Разведенный небось?
Он покачал головой:
— А ведь угадала!
Она бросила в сердцах:
— Тоже мне тайна! Когда мужику сорок лет, а он бичует… Небось раз пять в загс шлялся?
— И разу хватило, — ответил Коля.
Забавно было говорить ей правду, потому что цена этой правде грош базарный. Он мог и дальше отвечать на любые вопросы, отвечать долго и вполне искренне, все равно узнала бы она о нем не больше, чем по конверту мы узнаем о письме. Боль, судьба — это все внутри, а конвертов на целковый дают двадцать штук.
— Специальность-то есть? Или потерял?
— Потерял, — признался Коля.
— А чем живешь? Где что обломится?
— Да в общем так.
— Хоть что-нибудь зарабатываешь?
— А как же! На сплаве прилично подкалымил. С геодезистами ходил. У них хорошо — коэффициент. Да полевые, да безводные…
— Постоянное что-то надо, — сказала Раиса, — надежное. Чтобы всегда при тебе… Ты в прошлой-то жизни кем был?
— В какой такой прошлой? — переспросил Коля. В первый раз она его озадачила. Может, соврать?
— Да будет тебе. У каждого есть какая-нибудь прошлая жизнь.
— И у тебя?
— Что я, не человек, что ли?.. Ну, так кем?
Коля уже собрался с мыслями. Зачем грешить без надобности? Прошлая его жизнь была как раз вполне нормальная.
— Прошлая жизнь у меня была скучная, — сказал Коля. — В конторе сидел. Чиновником. Бумажку туда, бумажку сюда. Оно, может, и неплохо, да не по мне.
— И жена?
— А как же!
— И дети?
— От них не отмолишься!
— И квартира?
— Надо ж где-то жить.
— Ну и чего ж ты?
— Да так, вышло помаленьку.
Раиса вдруг тряхнула рукавом, высвобождая часы, и заторопилась:
— Ладно, смена у меня. Ты вот чего. Видишь дом? Вон, за булочной? Так вот — дом четыре, подъезд четыре, квартира шестьдесят семь. Три цифры запомнишь?
— Это могу, — сказал Коля. — Ну и чего мне с этими цифрами делать?
— Дурак! — сказала Раиса и пошла к автобусной остановке.
Коля смотрел ей вслед и улыбался. Любопытно, что за мысли копошатся сейчас в этой коротко стриженной голове? Да, собрала информацию…
Забавно это было, очень забавно. Ибо прошлая Колина жизнь была короткая, странная и чужая. И развалилась сразу, потому что держаться ей было не на чем.
Позапрошлая была несложней. Про нее Раиса не спрашивала.
…Коля встал, снова попробовал ногу. Да нет, не страшно. Ступать аккуратно, и ничего.
Он подумал немного, вздохнул и сказал себе: ладно, раз уж все равно вышел…
У проходившего парня спросил, где ближний магазин нужного профиля, сходил туда и принес в общежитие пять бутылок пива и одну портвейна. Портвейн был паршивый, но и тот потребовал знакомства и приятельского разговора, а выносить бутылку пришлось под полой.
Вечером, когда пришли ребята, он все это выставил на стол. Кроме Павлика и Жорки был еще курчавый паренек с умными черными глазами — тот, что на костре говорил Викентьеву про личный эксперимент.
— Ты чего? — удивился Павлик. — Праздник, что ли? Он почему-то с первого вечера стал с Колей на «ты».
— Для знакомства, — ответил Коля, — положено. Он быстро и ровно разлил портвейн, свой стакан оставив пустым.
— А себе? — напомнил курчавый.
— Я, ребята, пас. Мимо.
— Чего так?