Повести. Рассказы
Шрифт:
— Да я же и хочу помочь вам понять агротехнику!
— Пошел бы ты с такой помощью! У меня свиньи дохнуть начали, а тебе вот выложил: за пятнадцать дней! Тьфу!
— Вы ж, — говорю, — не понимаете агротехники! Нельзя так!
Прохор Палыч отвернулся, не желая продолжать разговор, и куда-то в сторону буркнул:
— Столько, сколько ты знаешь, я давно забыл больше.
Что должен делать после этого агроном? Конечно, ехать в район.
Запрягли Ерша в линейку, приезжаю к Недошлепкину. Так, мол, и так, говорю, ничего
— А вы добейтесь своего, — отвечает Недошлепкин, — и закультивируйте, если действительно надо! Если же Можно обождать дня два-три, то уступите по-человечески! У Самоварова мало опыта в руководстве колхозом, ему надо помогать. Правда, прямота у него в характере есть, за словом в карман не полезет. Постарайтесь помириться с ним, он человек сходчивый и самокритичный.
— Так он же меня слушать не хочет!
— Постарайтесь сделать так, будто между вами ничего не было: общее колхозное дело дороже личных отношений. Мы, безусловно, должны забывать все личное.
Ехал я обратно тихонько, шажком и пробовал пробрать себя самокритикой до корней, но, как ни бился, даже Ерша останавливал несколько раз, ничего не получилось. Наверно, все-таки не освоил самокритику на всю глубину. Тут бы и надо мне Недошлепкину сказать: «Признаю ошибку!», потом приехать в колхоз и — к Прохору Палычу: «Признаю», и руку ему подать: «На! Держи! Навечно! Пошли мировую выпьем по двести!» А вот не умею. Но зря! Именно тогда бы меня подняли на щит и говорили бы: «С таким работать можно — сходчивый и самокритичный агрономишка».
Пар все-таки закультивировали: воровским путем, ночами.
А еще раньше, весной, получилось даже чище. Приезжаю в бригаду, а там сеют кормовую свеклу. Не там сеют, где намечено производственным планом, — не по глубокой зяби, а по весновспашке.
— Кто позволил? — спрашиваю я.
— Председатель приказал, — отвечает бригадир Пшеничкин. — Целый час спорил с ним. Тьфу!
Смотрим, Прохор Палыч мчится к нам: жеребец — в лентах, тарантас — в ветках. Подъезжает и сразу грозно!
— Почему простой механизма допущен?
— Я запретил, — говорю.
— Тебя убеждать надо или не надо?
— Говорите!
— Как ты думаешь, — снисходительным тоном начал он, — ходить женщинам полоть — лучше за три километра от села или за полкилометра? Тут, — потопал он ногой по земле, — тут полкилометра, а зябь — за три километра. В организации труда ты что-нибудь смыслишь или нет?
Я стараюсь объяснить ему поспокойней:
— По весновспашке свеклы не будет. Не бывает ни-когда хорошей свеклы по весновспашке нигде, а у нас, в засушливом районе, никакой свеклы на этом месте не будет. Не взойдет она, и полоть-то нечего будет.
Пробовал растолковать, как устроено семя свеклы, говорил, что всходы ее очень слабые, рассказал, сколько воды требуется для семени свеклы, но Прохор Палыч до конца не дослушал, подошел к трактористу и сказал:
— Я думаю, сеять будешь.
— Нет, — вмешался я, — сейчас надо ехать на зябь и посеять там.
— Ка-ак? — вскричал Прохор Палыч. — Подменять руководство? Кто позволит? Приказываю!.. А из тебя, — обратился он к трактористу, — щепки сделаю! А тебя, — повернулся он к бригадиру, — как бог черепаху! А… — и он круто повернулся ко мне.
— Меня, — говорю, — ни боже мой! Я химик!
— Хуже! — воскликнул он, ударив себя обеими руками по галифе. — Астроном! Мошенник!
Так я понял, что астрономы гораздо хуже химиков.
И зачем, собственно, я все это записываю? По плану обещал описать, как Прохор Палыч руководил колхозом, а пишу черт знает что! Хотя нет: постепенное сближение и содружество Прохора Палыча с агрономией тоже заслуживает внимания. В общем и агроном с бригадирами к нему приспособились: они просто обманывали его для пользы дела. Меня спросят: «А свекла как же? Где посеяли?» Отвечаю: по зяби посеяли. И очень просто. Подхожу я к нему и говорю:
— Характер у вас сильный… Сказал — крышка!
— Я так: надумал — аминь! — и улыбается. Отошел, значит, нутром.
— Езжай, — говорю я трактористу, а бригадиру подмаргиваю, так как тот всем видом протестует против продолжения сева на этом месте.
Прохор Палыч благополучно отбывает и скрывается из виду, а мы… переезжаем на зябь.
Заметил он это не скоро, через месяц, и сказал:
— Ну и ловкач! Ну и мошенник! За этим смотри да смотри!
Так пришло к Прохору Палычу убеждение, что все агрономы — мошенники, все бригадиры — жулики, а он один-единственный руководит, и ему никто не помогает. Трудно все-таки быть председателем колхоза!
Но все это произошло несколько спустя после начала руководства Самоварова колхозом. Это отступление сделано потому, что вопросы агрономии превыше всего, с них и надо начинать. Дальнейшее описание жизни Прохора Палыча в колхозе пойдет уже по порядку.
Еще в первые дни пребывания на посту председателя Прохор Палыч собрал бригадиров и изрек:
— По вечерам нарядов давать не буду.
— А как же нам быть? — спросили все сразу.
— Утром — наряд, вечерами и ночами — заседания. Что я, Самоваров, не знаю разве, как руководят районные работники? Не первый год! С кого пример брать? С вас, что ли?
Попервоначалу стали возражать, перечить, да еще вздумали доказывать. Потом и бригадиры, конечно, вошли в понятие, а тогда, представьте себе, упирались. Прохор Палыч для доказательства твердости характера даже выражаться стал всякими черными словами, а в заключение обмяк и завершил:
— Соображение-то у вас есть или нет? Как можно с вечера давать наряд? А вдруг да умрет кто за ночь — допустим, тетка какая, — а на нее наряд дали: что это будет? Срыв, полная анархия. Я думаю и полагаю, что наряд давать будем только утром.