Повести
Шрифт:
Я еще не решил, что сделаю с финкой: оставлю ее себе или же, вернувшись после войны в Москву, приду в тихий переулочек на Арбате и отдам нож Котькиным старикам, как последнюю память о сыне…
– Я тебе другой подарю, - обещаю я мальчику.
– Нет, я хочу этот!
– говорит он капризно и заглядывает мне в глаза.
– Отдай его мне!
– Не жлобься, Галыдев, - бросает со стороны Холин неодобрительно. Он стоит одетый, ожидая меня и Катасонова.
– Не будь крохобором!
– Я тебе другой подарю. Точно такой!
– убеждаю я мальчика.
– Будет у тебя такой нож, - обещает ему Катасонов, осмотрев
– Я достану.
– Да я сделаю, честное слово!
– заверяю я.
– А это подарок, понимаешь - память!
– Ладно уж, - соглашается наконец мальчик обидчивым голосом.
– А сейчас оставь его - поиграться…
– Оставь нож и идем, - торопит меня Холин.
– И чего мне с вами идти? Какая радость?
– застегивая ватник, вслух рассуждаю я.
– Брать вы меня с собой не берете, а где лодки, и без меня знаете.
– Идем, идем, - подталкивает меня Холин.
– Я тебя возьму, - обещает он.
– Только не сегодня.
Мы выходим втроем и подлеском направляемся к правому флангу. Моросит мелкий, холодный дождь. Темно, небо затянуто сплошь - ни звездочки, ни просвета.
Катасонов скользит впереди с чемоданом, ступая без шума и так уверенно, точно он каждую ночь ходит этой тропой. Я снова спрашиваю Холина о мальчике и узнаю, что маленький Бондарев из Гомеля, но перед войной жил с родителями на заставе где-то в Прибалтике. Его отец, пограничник, погиб в первый же день войны. Сестренка полутора лет была убита на руках у мальчика во время отступления.
– Ему столько довелось пережить, что нам и не снилось, - шепчет Холин.
– Он и в партизанах был, и в Тростянце - в лагере смерти… У него на уме одно: мстить до последнего! Как рассказывает про лагерь или вспомнит отца, сестренку - трясется весь. Я никогда не думал, что ребенок может так ненавидеть…
Холин на мгновение умолкает, затем продолжает еле слышным шепотом:
– Мы тут два дня бились - уговаривали его поехать в суворовское училище. Командующий сам убеждал его: и по-хорошему и грозился. А в конце концов разрешил сходить с условием: последний раз! Видишь ли, не посылать его - это тоже боком может выйти. Когда он впервые пришел к нам, мы решили: не посылать! Так он сам ушел. А при возвращении наши же - из охранения в полку у Шилина - обстреляли его. Ранили в плечо, и винить некого: ночь была темная, а никто ничего не знал!.. Видишь ли, то, что он делает, и взрослым редко удается. Он один дает больше, чем ваша разведрота. Они лазят в боевых порядках немцев не далее войскового тыла {3}. А проникнуть и легализироваться в оперативном тылу противника и находиться там, допустим, пять - десять дней разведгруппа не может. И отдельному разведчику это редко удается. Дело в том, что взрослый в любом обличье вызывает подозрение. А подросток, бездомный побирушка - быть может, лучшая маска для разведки в оперативном тылу… Если б ты знал его поближе - о таком мальчишке можно только мечтать!.. Уже решено, если после войны не отыщется мать, Катасоныч или подполковник усыновят его…
– Почему они, а не ты?
– Я бы взял, - шепчет Холин, вздыхая, - да подполковник против. Говорит, что меня самого еще надо воспитывать!
– усмехаясь, признается он.
Я мысленно соглашаюсь с подполковником: Холин грубоват, а порой развязен и циничен. Правда, при мальчике он сдерживается, мне даже кажется, что он побаивается Ивана.
Метрах в ста пятидесяти до берега мы сворачиваем в кустарник, где, заваленные ельником, хранятся плоскодонки. По моему приказанию их держат наготове и через день поливают водой, чтобы не рассыхались.
Присвечивая фонариками, Холин и Катасонов осматривают лодки, щупают и простукивают днища и борта. Затем переворачивают каждую, усаживаются и, вставив весла в уключины, «гребут». Наконец выбирают одну, небольшую, с широкой кормой, на трех-четырех человек, не более.
– Вериги эти ни к чему.
– Холин берется за цепь и, как хозяин, начинает выкручивать кольцо.
– Остальное сделаем на берегу. Сперва опробуем на воде…
Мы поднимаем лодку - Холин за нос, мы с Катасоновым за корму - и делаем с ней несколько шагов, продираясь меж кустами.
– А ну вас к маме!
– вдруг тихо ругается Холин.
– Подайте!..
Мы «подаем» - он взваливает лодку плоским днищем себе на спину, вытянутыми над головой руками ухватывается с двух сторон за края бортов и, чуть пригнувшись, широко ступая, идет следом за Катасоновым к реке.
У берега я обгоняю их - предупредить пост охранения, по-видимому, для этого я и был им нужен.
Холин со своей ношей медленно сходит к воде и останавливается. Мы втроем осторожно, чтобы не нашуметь, опускаем лодку на воду.
– Садитесь!
Мы усаживаемся. Холин, оттолкнувшись, вскакивает на корму - лодка скользит от берега. Катасонов, двигая веслами - одним гребя, другим табаня, - разворачивает ее то вправо, то влево. Затем он и Холин, словно задавшись целью перевернуть лодку, наваливаются попеременно то на левый, то на правый борт, так что того и гляди зальется вода, потом, став на четвереньки, ощупывая, гладят ладонями борта и днище.
– Клевый тузик!
– одобрительно шепчет Катасонов.
– Пойдет, - соглашается Холин.
– Он, оказывается, действительно спец лодки воровать, дрянных не берет! Покайся, Гальцев, скольких хозяев ты обездолил?..
С правого берега то и дело, отрывистые и гулкие над водой стучат пулеметные очереди.
– Садят в божий свет, как в копеечку, - шепелявя, усмехается Катасонов.
– Расчетливы вроде и прижимисты, а посмотришь - сама бесхозяйственность! Ну что толку палить вслепую?.. Товарищ капитан, может, потом под утро ребят вытащим, - нерешительно предлагает он Холину.
– Не сегодня. Только не сегодня… Катасонов легко подгребает. Подчалив, мы вылезаем на берег.
– Что ж, забинтуем уключины, забьем гнезда солидолом, и все дела!
– довольно шепчет Холин и поворачивается ко мне:
– Кто у тебя здесь в окопе?
– Бойцы, двое.
– - Оставь одного. Надежного и чтоб молчать умел! Вник? Я заскочу к нему покурить - проверю!.. Командиpa взвода охранения предупреди: после двадцати двух ноль-ноль разведгруппа, возможно, так и скажи ему: возможно!
– подчеркивает Холин, - пойдет на ту сторону. К этому времени чтобы все посты были предупреждены. А сам он пусть находится в ближнем большом окопе, где пулемет.
– Холин указывает рукой вниз по течению.
– Если при возвращении нас обстреляют, я ему голову сверну!.. Кто пойдет, как и зачем, - об этом ни слова! Учти: об Иване знаешь только ты! Подписки я от тебя брать не буду, но если сболтнешь, я тебе…