Повод для паники
Шрифт:
– Жутко удивляюсь, как вам это удалось, капитан Гроулер, – едва слышным голосом проговорил дядя Наум, нашаривая ходящей ходуном рукой в сумке фляжку с водой. – Наконец-таки мерзавцы вас узнали. Что ни говори, а мировая известность иногда бывает весьма и весьма полезна.
Он извлек фляжку, но, прежде чем пить, протянул ее дочери.
– Вы заблуждаетесь, Наум Исаакович, – ответил я, глядя вслед фиаскерам. Банда не покинула площадь, а демонстративно расселась у подножия обелиска. – Благодарите не меня, а того, кто прячется за этими колоннами.
– О чем вы толкуете? – испуганно оглянулся Кауфман. Разумеется, за колоннами он разглядел ровно столько же, сколько и я. – Простите, любезный,
– Сам мало что понимаю, – проворчал я. – Сначала подонки бегут за нами, а потом ни с того ни с сего передумывают. Могу, конечно, предположить, что у них вдруг отыскались более срочные дела, но разве это разумная версия? Их что-то спугнуло, а что именно, сказать затрудняюсь.
– Молодой человек, не надо нас стращать, мы и без того натерпелись страху, – переглянувшись с дочерью, нахмурил брови Наум Исаакович, после чего вяло улыбнулся и погрозил мне пальцем. – Принижая свои достоинства, вы чересчур скромничаете. Ну кого еще в городе напугается эта орущая толпа варваров?
– Другую толпу варваров, превосходящую их по количеству и опасности.
– Хм, а ведь верно… – Кауфман покосился на племя современных дикарей, вальяжно расположившихся у постамента стелы. Один из фиаскеров в этот момент справлял малую нужду прямо на обелиск. Я со злостью стиснул рукоять топора: представилась бы возможность, ублюдок смыл бы это собственной кровью. – Тогда есть ли смысл ходить на стадиум?
– Возвращаться тем более нет смысла.
– Я, право слово, уже не знаю, как нам и быть… Мы убегали от Сциллы прямо в пасть Харибды.
– Попонятней, пожалуйста.
– Из огня да в полымя… Кажется, старый дурак Наум Кауфман переоценил свои силы. Мы зря покинули наш поселок, капитан. Я подверг смертельной опасности всех вас. Простите меня, молодой человек. Прости меня, дочка…
Наум Исаакович часто-часто заморгал, и по его вмиг состарившемуся лицу покатились слезы.
Я опешил: непривычно было видеть оптимиста Кауфмана павшим духом. Однако не успел я подыскать для него слова утешения, как меня опередила Кэрри. Ярая противница поездки в центр, сейчас Каролина Наумовна молвила столь неожиданные речи, что у меня от удивления поползли на лоб брови, а у дяди Наума и вовсе отвисла челюсть. Стремительная перемена убеждений дочери Наума Исааковича была для меня чем-то из ряда вон выходящим и совершенно не укладывалась в мои представления об упрямом характере Кэрри.
– Послушай-ка, папочка! – с вызовом произнесла Каролина, беря отца за плечи и энергично встряхивая. – Будешь извиняться, когда доберешься до правительственного терминала и окончательно убедишься, что твоя гениальная теория спасения мира – полная чепуха. А пока, будь добр, прекрати истерику и возьми себя в руки! Ты все-таки не один – с тобой люди, которые, между прочим, в тебя верят. Сначала ты убедил нас с капитаном в своей правоте, а теперь что же – на попятную? Я всю жизнь терпела твои заскоки и ни разу не слышала от тебя извинений. Сегодня они мне и подавно не нужны. Переживу как-нибудь без них, не ребенок уже. Хватит расклеиваться – нас ждет дело! Ну-ка соберись, и пошли искать эти ваши… ящики с оружием. Кто бы там ни ошивался внутри стадиума, капитан наверняка знает безопасный маршрут через полигоны.
– Разумеется, – подтвердил я. – «Сибирь» – единственное место в центре, где я не заблужусь даже с закрытыми глазами. На стадиуме мне доводилось бывать всюду, в том числе на технических ярусах и в коммуникационных шахтах. Так что, дядя Наум, если поторопимся, будем у арсеналов уже через час.
– Спасибо за доверие, молодые люди. Очень тронут… – Кауфман достал из кармана платок, вытер мокрые глаза, звучно высморкался, после чего кряхтя поднялся со ступеней. – Вы способны вселить уверенность даже в такую развалину, как я. Что бы я без вас делал?
– Сидел бы дома, мастерил какую-нибудь безделушку, – буркнула Каролина, поднимаясь следом. – И не забивал бы себе голову глобальными проблемами, когда есть люди, обязанные думать о них по долгу службы.
– Но ведь о вашем будущем пекусь, – возразил дядя Наум. – Разве простит молодежь, если старики оставят им в наследство такой испорченный мир?
– Пекись-пекись… Вон та молодежь вам, старикам, за порчу мира только спасибо скажет. – Кэрри кивнула на околачивавшуюся возле обелиска группировку.
Кауфман даже не глянул в их сторону, видимо, не желая вспоминать о тех, кто не питал уважения ни к старикам, ни ко всем остальным.
– Ведите нас, капитан, – попросил Наум Исаакович, подобрав сумку, и добавил: – Права дочка: рановато капитулировать, пока удача на нашей стороне. Так что давайте поскорее разберемся с этим недоразумением…
Внутри «Сибири» было намного тише, чем снаружи, где отзвуки человеческой жизнедеятельности хоть изредка, но нарушали гнетущее безмолвие. Здесь же, за толстыми каменными стенами, можно было при желании расслышать стук собственного сердца. В данный момент мне казалось, что я различал биение не только своего сердца, но и сердец Кауфманов – так бешено трепетали они при входе на зловеще пустынный стадиум. Странное дело – площадь стадиума была огромной, однако, едва мы пересекли турникет и очутились под кварцевым куполом, на меня нахлынуло нечто похожее на клаустрофобию. Подкупольное пространство «Сибири», при всей своей безграничности, тем не менее являлось замкнутым и враждебным – это обстоятельство давило мне на психику тяжелым камнем. Тяжелым, но вполне терпимым – все-таки я прибыл домой, а дома, как известно, и стены помогают. Спорное, конечно, утверждение, поскольку сегодня они могли в равной степени как помочь, так и превратиться в ловушку.
Холл миновали короткими перебежками от колонны к колонне, каждый раз перед броском выглядывая из укрытия и осматриваясь. Конкретных следов присутствия на стадиуме людей, вынудивших отступить наших преследователей, я не замечал, но кое-что любопытное обнаружил. «Косвенные улики» – назвал мою находку дядя Наум, знакомый с маршальской терминологией в связи с уже известными обстоятельствами.
При виде этих улик Кауфманов брезгливо передернуло. Так выглядела бы лестница стадиума, устрой я на ней полчаса назад кровавую вакханалию. Вернее, именно такой вид лестница приобрела бы на следующий день, когда бродячие собаки уже растащили бы с нее наши останки, а кровь на ступенях запеклась и побурела. Полузатертые пятна покрывали голубой венерианский мрамор пола, а местами также стены и колонны. Бойня, что свирепствовала здесь недавно, явно превосходила по размаху ту, что мы наблюдали утром. Останки тел, правда, отсутствовали. Вряд ли ими полакомились четвероногие падальщики – все было убрано довольно тщательно. Кроме крови: ее неизвестные уборщики отмывать не стали. Уж не в назидание ли непрошеным гостям вроде нас?
Сомнительно, чтобы потерпевшие поражение фиаскеры чинно и благородно вынесли своих убитых с поля боя. Значит, порядок в холле наводили все те же загадочные победители. И раз уж эти люди столь трепетно относились к санитарному состоянию стадиума, следовательно, они были не простые проходимцы, избравшие «Сибирь» местом разборок с другими проходимцами.
Поддержание порядка явно указывало на наличие в лагере победителей дисциплины. Поэтому я смел надеяться, что они не бросятся на нас с палками сразу, как только увидят. Слабое утешение при взгляде на заляпанный кровью пол, однако все лучше, чем полная неопределенность.