Поводырь
Шрифт:
И пока туземное начальство у дверей недовольно ворчало, я успел подозвать Артемку и Варежку. Денщику попросту приказал задержать в номере Корнилова и Тецкова, а Варежке – укрыться пока в кабинете. С ним разговор обещал быть долгим.
Гриценко, оттирая не первой свежести носовым платком кровь с пальцев, удовлетворенно разглядывал, быть может, впервые в жизни подчинившихся ему начальников. Наскоро зашитая рана его внимания больше не занимала. А я, глядя на багровый рубец, пытался припомнить – мыл ли окружной доктор руки, перед тем как меня пользовать? И обрабатывал ли рану?
– Апанас, вина хлебного неси…
«Блин. Отправь дурака за водкой – он одну и принесет», – подумал я, мрачно глядя на принесенный белорусом натюрморт. Граненый стаканчик мутной, не меньше чем семидесятиградусной, сивухи, блюдце маринованных огурчиков и несколько ломтей черного ржаного хлеба.
– Еще неси, – прошипел я, выливая дезинфицирующий раствор спирта с сивушными маслами поверх только-только зашитой раны.
– Что это вы делаете, голубчик? – удивился Гриценко.
– Микробов пытаюсь убить, – честно признался я. – Вам же недосуг.
– Микробов?
– Маленьких болезнетворных организмов, которых вы сейчас мне в рану руками внесли. Они от спирта только и дохнут. Ну или от высокой температуры. – Я напряг память. – Кажется, при пятидесяти пяти градусах по Цельсию. Но ногу поджаривать не дам. Потому – только спирт.
– Гм, любопытная интерпретация, – прикладывая тыльную сторону ладони мне ко лбу, протянул Гриценко. – И что же, голубчик? Вы и прямо сейчас эти организмы изволите наблюдать?
– Тьфу на вас, доктор! – У меня складывалось стойкое впечатление, что разговариваю не с врачом, а с шарлатаном, называющим себя медработником. – Микробы совсем маленькие. Невооруженным глазом их увидеть невозможно.
– Отчего же вы решили, что эти ваши микроорганизмы там тем не менее присутствуют?
– Потому, Николай Семенович, что читать умею. И сообщениям светил науки об открытии первопричины большинства болезней привык доверять.
– И что же, ваше превосходительство, те светила советуют делать, дабы не заносить этих… микроорганизмов в открытые раны?
– Руки мыть, доктор, – рыкнул я. Апанас уже стоял рядом с новой порцией хмельного напитка, и мне просто необходимо было принять это вовнутрь. – Или спиртом протирать. И рану тоже.
– Любопытно. И как же… – Доктор замер на минуту, наблюдая, как единым махом я опрокидываю принесенное пойло в рот. – А это вы, простите, для каких целей сделали, ваше превосходительство?
– Нервы лечу.
Огурчик. Пряный запах ржаной корочки. Лекарство теплой волной обдало пищевод.
– Гм. Ну да, ну да… Так как же, голубчик, эти небольшие виновники заболеваний были обнаружены?
– Через микроскоп. У вас есть микроскоп? Закажите в Санкт-Петербурге. Я оплачу.
– Весьма, весьма любопытно… А не могли бы вы, господин губернатор, припомнить имя того отважного исследователя, высказавшего столь смелую научную гипотезу?
Мамочки! Они что же, еще и о микробах не в курсе? А прививки от оспы всем поголовно на каком основании делают? Может, просто до Сибири наука еще не дошла? Или я опять брякнул, не подумав? И что я должен был ему сказать, если сам никогда и не знал первооткрывателя вирусов и бактерий.
– Вот тут я вам, дорогой доктор, помочь не в силах. Плохо запоминаю имена, знаете ли. Немец какой-то или австриец. Я на немецком языке читал…
Гриценко коротко поклонился, что можно было принять и за благодарность, и за завершение разговора. И отошел к столу, куда Апанас перенес его саквояж. «Поразительно, – шептал окружной врач. – Поразительно. Невероятно, но это все объясняет…» Думаю, начнись в тот миг залповая стрельба за окнами, он и бровью бы не повел. А я вдруг подумал, что вовсе забыл о медицине для своей экспедиции.
К какому-то конкретному решению прийти не успел. Едва врач оставил меня в покое, ко мне двинулись Тецков с Корниловым. И если купец, похоже, был искренне счастлив, что я остался жив, то казак не был наверняка уверен, что останется жив он сам.
– Ваше превосходительство! – прогудел Тецков. – Не высказать, как я счастлив…
– Вот и молчите, Дмитрий Иванович, – нахально перебил я его. – С понедельника наймите людей, пусть на окна первого этажа поставят кованые решетки. Вам ясно?
Владелец заводов и пароходов понятливо боднул лобастой головой.
– Отлично. Вы, Иван Яковлевич… – На сотника было жалко смотреть. – Впредь потрудитесь распределять конвой таким образом, чтоб держать под контролем все возможные пути проникновения. Я ясно выразил свою мысль или нужно поручить это кому-либо другому?
– Ясно, ваше превосходительство. Такого больше не повторится. Жизнью ручаюсь.
– Хорошо. У вас есть еще один шанс. На сегодня вы свободны.
На щеках хорунжего выступили первые проблески румянца. Щелкнув каблуками, казак торопливо вышел. По-моему, кое-кому из расслабившихся у меня за спиной казачков сейчас не поздоровится. Тецков тоже не стал больше мне докучать. Вышел из номера. Может быть, и не так споро, как Корнилов, но не менее целеустремленно.
– Это правда, ваше превосходительство? – тихонько поинтересовался Варежка, успевший к тому времени усесться на табурет возле моего изголовья.
– Ты о чем, Ириней?
– О малюсеньких зверьках, что болезни в наше тело вносят.
– Совершеннейшая правда.
– Чудны дела твои, Господи. И что же, Герман Густавович, они и вправду хлебного вина побаиваются?
– Спирта. Не вина. И то, только если рану обработать или руки протереть. А вот пить его вредно. От частого его внутрь употребления как раз другие болезни появляются… Ладно. О микробах в другой раз поговорим. Сказывай, что там?
Варежка наклонился совсем низко к моему уху и прошептал:
– Их трое было. Мы труп у окна подобрали да увезли покудова. В тюремном замке в лазарете положили.
– Труп?
– Вы из револьверта своего с одного выстрела ему в лоб. Пришлось лицо умывать. Насилу опознать смогли.
– Опознали?
– Конечно, Герман Густавович. Я же покойного и при жизни знавал.
– И кто же это был?
– Караваев. Кому бы еще к вам в окно лезть вздуматься могло? Я уже и наблюдение с дома барона снять успел. Ни к чему теперь-то.