Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
— …Мне уж больше не на что жаловаться, я доволен, совершенно доволен».
Такая перемена покоробила Сегюра:
«— Как, разве уже следы ваших ста ударов исчезли?
— Нет, они еще на моей спине и очень заметны, но их очень хорошо залечили и меня совершенно успокоили. Мне все объяснили; вот как было дело: у графа Б. был крепостной повар, родом из его вотчины; несколько дней тому назад он бежал и, говорят, обокрал его. Его сиятельство приказал отыскать его и, как только приведут, высечь. В это-то самое время я явился, чтобы проситься на его место. Когда меня ввели в кабинет графа, он сидел за своим столом, спиной к двери, и был очень занят. Меня ввел лакей и сказал графу: „Ваше сиятельство, вот повар“. Граф, не оборачиваясь, тотчас отвечал: „Свести его на двор и дать ему сто ударов!“ Лакей тотчас запирает дверь, тащит меня на двор и с помощью своих товарищей, как
Я отпустил этого бедняка, но не мог не заметить, что он слишком легко утешился после побоев» [805] .
Между тем бедные пирожники и модистки, приезжавшие в Россию на заработки, не могли позволить себе благородное негодование и принуждены были терпеть обидное обращение. Многие видели возможность подняться, предлагая свои услуги в качестве педагогов. Неважно, кем эти люди были в своем отечестве — кондитерами или брадобреями, — здесь их нанимали учителями как носителей языка, столь необходимого образованному русскому дворянину. Казанова вспоминал о своем слуге, привезенном им в Россию: «Рядом с кучером сидел лакей-француз, который предложил прислуживать мне до Петербурга даром, прося только дозволения ехать на облучке… Я вновь встретил его в Петербурге спустя три месяца — он сидел в ливрее рядом со мной за столом у графа Чернышева, будучи учителем молодого графа, сидевшего рядом с ним» [806] .
805
Сегюр Л., де.Записки о пребывании в России… С. 332–334.
806
Казанова Д.Указ. соч. С. 550.
Тот факт, что педагогами в дворянские семьи нанимались бывшие лакеи, буфетчики, сапожники et cetera, сыграл с учителями-иностранцами дурную шутку: их привыкли воспринимать как прислугу и не церемониться. Даже ссылки на благородное происхождение не принимались всерьез: в России часто приезжие авантюристы присваивали себе несуществующие титулы. Марта Вильмот поведала в письме на родину историю одной такой дамы: «Баронессе Прайзер волею несчастных обстоятельств пришлось служить гувернанткой в двух или трех семьях. Только что она отказалась в одной из них от места из-за плохого обращения и из-за отвратительного поведения хозяев, чему ей приходилось быть свидетельницей… В первый же день, как приехала баронесса, хозяин дома, к ее ужасу, позвал горничную и развлекался тем, что приказал этой женщине ловить на нем блох, которых по воскресеньям ищут друг у друга в голове нищие ирландские дети, и эта картина часто потом повторялась. Баронессу считали капризной, потому что в подобных случаях она спешила уйти в свою комнату» [807] .
807
Письма сестер М. и К. Вильмот из России… С. 336.
Корреспондентка не сомневалась в истинности титула пострадавшей. Бедность и отсутствие покровительства делали баронессу совершенно беззащитной перед нанимателями. Упомянутый выше повар вполне мог через годок занять место гувернера и, в очередной раз вызвав неудовольствие добрейшего графа Б., получить сто плетей. Вспомним разговор Дубровского с месье Дефоржем на постоялом дворе. Узнав, что учитель-француз едет к Троекурову, молодой разбойник спрашивает:
«— Кто такой этот Троекуров?
— …я слыхал о нем мало доброго. Сказывают, что он барин гордый и своенравный… что с учителями он не церемонится и уже двух засек до смерти.
— Помилуйте! и вы решились определиться к такому чудовищу.
— Что же делать, господин офицер. Он предлагает мне хорошее жалованье, три тысячи рублей в год и все готовое… У меня старушка мать, половину жалованья буду отправлять ей на пропитание, из остальных денег в пять лет могу скопить маленький капитал… и тогда bonsoir, еду в Париж и пускаюсь в коммерческие обороты… Надобно вам знать, что я готовился было не в учителя, а в кондиторы, но мне сказали, что в вашей земле звание учительское не в пример выгоднее».
Мечтам далеко не всех Дефоржей суждено было осуществиться. Некоторые новоявленные педагоги оставляли свои места из-за дурного обращения, не понимая, почему наниматели ставят знак равенства между ними и слугами, едва ли не крепостными. Мисс Вильмот записала прямо-таки детективный сюжет: «Одна знатная дама, отличавшаяся на редкость вкрадчивыми манерами, наняла недавно жену английского врача, которая из-за разлада в семье рассталась с мужем, гувернанткой к детям. Они вместе отправились в один провинциальный город, где муж дамы был губернатором. Несколько дней все были очень любезны, но по прошествии некоторого времени, когда миссис Т. распаковала свои сундуки и одолжила даме чуть не половину своего гардероба, все маски были сброшены. С той минуты всё переменилось: теперь к ней относились столь же презрительно и дерзко, сколь ранее доброжелательно и с уважением…
Комната была сырая, в ней постоянно толклись слуги, ей не позволяли гулять… кормили плохо и т. д. Короче, все это вынудило миссис Т. вскоре сказать даме, что более она не может оставаться в их доме. Над ней посмеялись и сказали, что уехать ей будет довольно трудно, так как без разрешения губернатора никто не может покинуть город, а разрешение это она едва ли когда-нибудь получит. Между тем здоровье миссис Т. так расстроилось, что у нее открылся туберкулез, и она начала кашлять кровью, но ей невозможно было ни получить, ни отправить письма, то есть она стала самой настоящей пленницей».
Однажды миссис Т. улучила момент, вылезла из окна и добралась до соседнего города, где у нее жил друг, к которому беглянка и направилась. «Не успела она толком рассказать ему свою историю, как появилась губернаторская коляска, чтобы увезти ее назад. Миссис Т. воспротивилась, но ее друг, англичанин, хорошо зная, что такое власти, посоветовал ей подчиниться, пообещав послать письмо, которое она привезла, в Москву и добиться ее освобождения». Через несколько дней приехал чиновник из Москвы с повелением «высших сановников Петербурга» не удерживать иностранку против ее воли. «Губернатор и его жена после нескольких стычек и попыток запугать миссис Т., чтобы та все держала в тайне, переменили тон, и жена губернатора выразила надежду, что они расстаются друзьями» [808] .
808
Там же. С. 352.
Приведенная история вызывает много вопросов. Где было дело? Почему знатная дама нуждалась в «половине гардероба» скромной докторши? Как за «несколько дней» можно доставить жалобу из провинции в Москву, получить ответ из самого Петербурга и вернуться назад? Кроме того, губернатор не давал разрешение на выезд из города, это не входило в его служебные обязанности… Однако подобными слухами запугивали друг друга приезжие иностранцы, и, надо признать, почва для них была.
У русской стороны имелись свои страхи. Среди сонма хлынувших в Россию ловцов удачи на каждые десять честных работяг приходилась пара авантюристов — вымогателей и лжецов с поддельными документами, мнимых аристократов, профессиональных шулеров, объявленных в розыск на родине. Казанова колесил по всей Европе, будучи беглым заключенным из венецианской тюрьмы. Миранда выполнял разведывательные поручения лондонского кабинета, в то время как его преследовало собственное испанское правительство за участие в революционной деятельности. Упоминавшийся нами выше шевалье Д’Эон вошел во все работы по международным отношениям середины XVIII века не столько как дипломат, сколько как удачливый мистификатор, творец фальшивого завещания Петра Великого, кавалер в юбке, «менявший» пол по заказу. Все они в определенный момент своей жизни выбирали ареной деятельности Россию.
Недаром Сегюр обвинял русское общество в излишней доверчивости к разного рода проходимцам. «Правда, что тогда в Россию приезжало множество негодных французов, развратных женщин, искателей приключений, камер-юнгфер, лакеев, которые ловким обращением и умением изъясняться скрывали свое звание и невежество, — вспоминал посол. — Но этому не было виною наше правительство. Все эти люди никем не были покровительствуемы, не имели никаких бумаг… Скорее можно было винить самих русских, потому что они с непонятною беспечностью принимали к себе в дома и даже доверяли свои дела людям, за способности и честность которых никто не ручался… Иногда обман открывался и таких господ выгоняли, сажали в тюрьму или ссылали».