Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
В столичном доме на Фонтанке Жемчугова занимала половину покоев. Она не могла являться ко двору, не участвовала в светских развлечениях. Другом последних лет жизни Прасковьи Ивановны стал пожилой итальянский архитектор Кваренги, с которым она много беседовала об искусстве. Павел I, навещая дом Шереметева, оказывал его возлюбленной знаки внимания, удостаивал ее разговорами. Но двойственность, незаконность собственного положения мучила молодую женщину.
Сырой климат Петербурга не пошел актрисе на пользу. Обострилась врожденная чахотка. Здесь она начала кашлять кровью. Прасковья Ивановна восприняла случившееся как кару свыше. Она заказала себе перстень-печатку с гравировкой: «Наказуя, наказуй мя, Господи, смерти же не предаде». Некоторое время единственной отдушиной для Жемчуговой были домашние концерты, но вскоре врачи запретили ей петь. Незадолго до гибели Павла I Николай Петрович подал в отставку с поста обер-гофмаршала, ему претила жизнь при дворе, он не хотел «метаться при празднествах и столах». А главное — граф решился на трудный шаг — соединиться узами брака с женщиной, которую любил уже 20 лет. Прасковья Ивановна получила вольную, а также выдуманную родословную.
Однако оставалось еще препятствие. Граф должен был получить разрешение от императора — своего рода признание законности союза и гарантию, что при наследовании титула и состояния не возникнет трудностей. Во время коронационных торжеств в Москве Николай Петрович устроил для молодого Александра I роскошный праздник в Кускове, где и было дано согласие монарха.
Поскольку венчание состоялось тайно, внешне жизнь супругов Шереметевых не изменилась. Слабевшей с каждым днем от чахотки Прасковье Ивановне предстояли трудные роды. Незадолго до них она составила завещание, по которому все свои деньги отдавала на строительство в Москве странноприимного дома и больницы. В феврале 1803 года у графини Шереметевой родился сын Дмитрий, а через три недели после этого Прасковья Ивановна угасла. Николай Петрович оповестил родных и дворянское общество Москвы о трех событиях сразу: своей женитьбе на бывшей крепостной, рождении у них наследника и смерти супруги. Известие вызвало много пересудов, но в целом уже не заключало в себе тайны. О многом свет догадывался. Графа осуждали, умершую жалели с оттенком снисхождения и непонимания, вздыхали об участи ребенка. Мальчика воспитала преданная подруга покойной Татьяна Шлыкова-Гранатова.
Немногие знают, что Жемчугова была не единственной актрисой, вышедшей замуж за представителя аристократической фамилии и получившей титул. Знаменитая исполнительница трагических ролей Екатерина Семенова, воспетая А. С. Пушкиным, также в прошлом крепостная, стала княгиней Гагариной. Но на этом сходство ее судьбы с участью Прасковьи Шереметевой заканчивается. Прежде всего она обладала сильным, властным характером. Ее некрасивое волевое лицо на портретах несет отпечаток энергии и деловой хватки. Ничего поэтичного, возвышенного, отмеченного предчувствием ранней смерти. Эта женщина пришла в мир, чтобы бороться и утверждать свой талант.
Семенова родилась в 1786 году и была побочной дочерью одного из преподавателей Кадетского корпуса Семена Жданова от его крепостной девушки. Еще в детстве она получила вольную и поступила на обучение в Театральную школу в Петербурге. Образование будущих актеров было здесь поставлено не в пример хуже, чем в крепостной школе Шереметевых, и Семенову уже в зрелые годы критики упрекали в невежестве. Подняться на недосягаемую высоту ей помог сильный природный талант, почти не обработанный учителями. Современники вспоминали, что она не играла, а проживала на сцене свои роли, поддаваясь порывам вдохновения, там же, где требовались выучка и техника, Екатерина Семеновна выглядела бледно. Она дебютировала в 1803 году в комедии «Нанина» и сразу обратила на себя внимание тогдашних знатоков искусства. В молодой Семеновой приняли участие А. Н. Оленин, князь А. А. Шаховской, Н. И. Гнедич, которые проходили с ней роли, стараясь пополнить недостаточное образование.
Грузная и простоватая в жизни, Семенова на сцене преображалась и выглядела неотразимой. Один из критиков писал: «Самое пылкое воображение живописца не могло бы придумать прекраснейшего идеала женской красоты для трагических ролей; и при этом голос чистый, звучный, приятный, при малейшем одушевлении страстей потрясающий все фибры человеческого сердца» [471] . Рано избалованная вниманием публики, Семенова знала себе цену. Тщеславная, капризная, не чуждая сценических интриг, она держалась как настоящая прима. Спорила с дирекцией, в случае неудовольствия ездила жаловаться столичному генерал-губернатору М. А. Милорадовичу. П. А. Катенин, позволивший себе освистать одну из ее учениц, услышал от генерал-губернатора: «Наша первая актриса Семенова не желает более являться на сцену, если вы останетесь судьей ее представлений, а это было бы большое лишение для публики, и потому я вас прошу не ездить в театр, когда будет играть госпожа Семенова» [472] . Приведенные слова были сказаны не просто поэту и драматургу, а гвардейскому полковнику, который на социальной лестнице стоял гораздо выше Семеновой. Однако популярность актрисы поменяла их местами.
471
Знаменитые россияне XVIII–XIX веков. СПб., 1996. С. 814.
472
Там же. С. 816.
Екатерина Семеновна отдала театру 23 года жизни. Многие знатные лица протежировали ей, но из круга поклонников — блестящих и богатых — актриса выбрала князя И. А. Гагарина, который стал ее покровителем. В 1826 году она оставила сцену, а еще через два года давний друг и меценат решил жениться на обожаемом идоле. Считается, что Семенова вступила в брак по расчету. Тем не менее супруги прожили 15 лет в согласии, имели сына и трех дочерей. Бывшая прима именовалась княгиней, ее дети получили княжеский титул, дом в Петербурге был открыт для тогдашнего литературного бомонда и людей искусства. У Гагариной бывали А. С. Пушкин, М. П. Погодин, С. Т. Аксаков, Н. И. Надеждин и др.
«В России достаточно девиц»
Нельзя не коснуться союзов с иностранцами, поскольку каждый из них в каком-то смысле был мезальянсом не с одной, так с другой стороны. В России с ее имперскими традициями на браки с представителями других народов смотрели проще, чем, например, в Англии или во Франции. Они не встречали осуждения общества или сопротивления властей, даже если будущие супруги принадлежали к разным вероисповеданиям. В таком случае происходило два венчания — одно православное, другое по чину той конфессии, в которой состоял второй из молодоженов. По закону дети от такого брака должны были воспитываться в правилах господствующей религии — то есть стать православными. Считалось, что женщина, выходя замуж за русского подданного, тоже становится подданной России. Если же она вступала в брак за границей, она теряла прежние права.
Схема достаточно простая. Однако реальность всегда сложнее законодательства, поскольку затрагивает интересы конкретных людей с их личными пристрастиями. Да и жить во времена государя, уважающего закон, совсем не то же самое, что во времена государя, закон игнорирующего. Адмирал П. В. Чичагов описал в мемуарах историю своей женитьбы на дочери английского моряка и те сложности, которые влюбленным пришлось преодолеть в обеих странах.
В самом конце екатерининского царствования, в 1794 году, молодой Чичагов с эскадрой адмирала П. И. Ханыкова находился в Англии и добился ремонта своего судна в Чатамском порту. Здесь его приветливо принял у себя в доме комендант порта 80-летний морской волк капитан Чарльз Проби. Он был вдов, имел двух сыновей и четырех дочерей, две из которых были еще не замужем. «Общество их было приятно, благодаря царившему в нем тону довольства, — вспоминал Чичагов. — Девицы были музыкантши, младшая дочь более другой. Так как я очень любил музыку, то гармония послужила к нашему сближению, и я нашел так много соотношений между чувствами и склонностями этой девицы с моими, что с каждым днем более и более привязывался к ней» [473] .
473
Чичагов П. В.Указ. соч. С. 598.
Молодой моряк часто обедал у Проби и проводил у него все вечера. «Наконец, несмотря на все мое предубеждение против женитьбы, я почувствовал действительно, что мне весьма трудно будет расстаться с мисс Елизаветой Проби; я думал даже, что без нее не буду счастлив. Насколько я мог судить, как расположение отца, так и дочери казались мне весьма благоприятными. Открытие кампании приближалось, и мне скоро предстояло уехать из Чатама; времени терять было нечего. Поэтому за несколько дней ранее я написал капитану Проби, прося у него руки его дочери. Я приберег этот шаг к концу моего пребывания, зная отвращение англичан от брачных союзов с иностранцами. Мне думалось, что если, несмотря на все кажущиеся признаки, я получу отказ, то мне можно будет тотчас же покинуть Чатам и об этом более не поминать. Я не обманулся в моей предусмотрительности; на другой день моего признания я получил письмо, в котором капитан Проби говорил, что с удовольствием познакомясь со мной и отдавая справедливость моим качествам, он не мог отказать мне в своем уважении и в своей дружбе, но что он весьма далек от желания когда-либо заключать родственный союз с иностранцем и не может дать своего согласия на мое предложение» [474] .
474
Там же. С. 612.
К этому времени Чичагов носил уже чин контр-адмирала, он происходил из старинной дворянской фамилии, имел приличное состояние и был сыном прославленного флотоводца. Тем не менее комендант небольшого порта не считал его ровней своей дочери. Характерно, что отвергнутый жених вполне оправдывал поступок несостоявшегося тестя: «Как мне ни было досадно, я в глубине души не мог осудить образ мыслей человека свободного, отказывавшегося подвергать дочь свою превратностям, ожидавшим нас со смертью Императрицы. Я тем менее хулил его за это, что и сам на его месте поступил бы точно так же. Мисс Елизавета не была согласна с отцом в принципах политических; далее увидим, каким испытаниям подверглась она за то, что не соображалась с ними». Заметим, что и сам Чичагов ставил себя ниже будущей жены — она дочь «человека свободного», то есть подданного страны, где есть конституция и парламент. Не одно национальное тщеславие заставляло англичан отвергать союзы с иностранцами. Убежденность в лучшей политической системе побуждала их беспокоиться о правах своих детей, волею судьбы могущих оказаться за пределами Великобритании.