Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
Младенцы поступали на полное содержание дома. Для того чтобы обеспечить их питанием, дом приобрел целое стадо коров, поскольку Бецкого не устраивало молоко с московских рынков, сильно разбавленное водой и забеленное мукой. Для новорожденных, нуждавшихся в материнском молоке, нанимали кормилиц, а также подыскивали благополучные крестьянские семьи в окрестностях города, куда можно было бы передать малыша.
На руках кормилиц младенцы находились до двух лет, а затем передавались в «общие покои» и воспитывались до семи лет вместе с другими детьми. С семилетнего возраста начиналось их обучение грамоте и ремеслам. Девочки занимались рукоделием, а особенно способные могли становиться гувернантками и воспитательницами. Бецкой считал, что шумные игры и забавы способствуют хорошему физическому развитию детей, поэтому предписывал «бегать по песку, по кочкам, по пашне, по горам и крутым местам, ходить иногда босиком по каменному полу в стуже и с открытою головой и грудью». Как такое воспитание не похоже на «сидение
515
Там же. Т. XVII. С. 1056.
В обществе, где воспитание было основано главным образом на наказании, осознаваемом как единственное средство воздействия на ребенка, Бецкой провозгласил новый принцип: «Единожды навсегда ввести в сей дом неподвижный закон и строго утвердить — ни откуда и ни за что не бить детей». Он внушал наставникам, что розга приводит воспитанников «в посрамление и уныние, вселяет в них подлость и мысли рабские, приучаются они лгать, а иногда и к большим обращаются порокам».
В Москве нашелся большой круг лиц не только среди аристократии и купечества, но и среди мещан и даже окрестных крестьян, которые охотно жертвовали деньги на дом для подкидышей. Самым крупным меценатом оказался известный московский богач и оригинал П. А. Демидов, передававший в пользу сирот миллионные суммы. В разных местах России по образцу Московского воспитательного дома стали создаваться похожие учреждения на средства частных лиц. В Новгороде такой дом основал губернатор Я. Е. Сиверс, в Олонце и Белоозере — местные купцы, в Тихвине — священник приходской церкви, в Киевском наместничестве — казацкий сотник, в Пензе — судебный заседатель, близ Казани — разбогатевший крепостной крестьянин.
Пятнадцатого марта 1770 года было принято решение об открытии Воспитательного дома в Петербурге. Екатерина II положила «на доброе начинание 5000 рублей из Кабинета». Однако далеко не все складывалось гладко. Собрать совестливых и просвещенных педагогов было чрезвычайно трудно, многие попечители в опекунских советах не отличались чистотой рук. Надежда, что чужие люди будут «любить воспитанников как своих детей», оказалась иллюзорной. Отрыв юношей и девушек от семей тяжело сказался на их судьбах: по выходе из закрытых учебных заведений они ощущали себя чужими в кругу родственников, не знакомыми с окружающим миром и не готовыми к его трудностям.
Постепенно осознав, что просветительская идея создания «новой породы людей» неосуществима, охладела к ней и императрица. Какими бы «безумными» ни были родители, изъятие их из процесса воспитания пагубно сказывалось на детях. Можно сделать вывод, что в единоборстве семьи с закрытыми учебными заведениями победила семья. Однако это не подтолкнуло Екатерину II к свертыванию реформы. Напротив, дало иное, более реалистичное направление деятельности императрицы.
Несмотря на все усилия, в России еще не существовало сети средних и младших учебных заведений, не хватало учителей, не было единых программ, набор предметов, с которыми должен был знакомиться ученик, зависел от вкуса родителей. В это время в соседней Австрии — Священной Римской империи — с 1774 по 1777 год успешно осуществлялась школьная реформа. Императрица Мария Терезия унифицировала образовательную систему, изъяв ее из церковной юрисдикции и приведя учебные программы к единообразию. Преобразования возглавлял аббат И. И. Фельбигер, создавший новую методику учебного процесса: систему уроков, организацию детей по классам, одновременное занятие с целой группой учеников, использование наглядных пособий. На землях, населенных православными сербами, реформу удачно провел сербский ученый и просветитель Теодор Янкович де Мириево, верховный директор школ в Темишварском Банате. За короткое время ему удалось добиться того, чтобы каждая сербская община получила свою школу [516] .
516
Лещиловская И. И.Русско-сербские связи в области педагогики во второй половине XVIII в. (Ф. И. Янкович де Мириево) // Е. Р. Дашкова и эпоха Просвещения. М., 2005. С. 99–101.
В 1782 году Екатерина II дала поручение русскому послу в Вене Д. М. Голицыну найти человека, «способного к заведению в нашем отечестве нормальных школ» [517] . По рекомендации союзника России императора Иосифа II был приглашен Янкович де Мириево, получивший на новой родине имя Федора Ивановича Мириевского. 40-летний педагог прибыл в Петербург в августе 1782 года. Ему предстояло проработать здесь 32 года и в корне реформировать школьную систему.
517
Костяшов Ю. В.Сербы в Австрийской монархии в XVIII веке. Калининград, 1997. С. 176.
Первым детищем Янковича де Мириево стала Учительская семинария, открытая в столице и предназначенная для подготовки преподавательских кадров. Она была основана при Главном народном училище — прообразе народных училищ для всех губернских городов России. В качестве наставников в ней служили ученые из Академии наук, а студентами стали слушатели духовных семинарий. Самых способных предназначали для работы в старших классах, остальных — в младших. Помимо прочего, подбор будущих учителей из духовной среды должен был, по мысли императрицы, устранить разрыв между образованием и церковью. Учительская семинария, просуществовавшая с 1783 по 1803 год, была первым учебным заведением в России, где готовили профессиональных педагогов. Из ее стен вышло более 400 воспитанников — по тому времени урожай солидный.
На базе Учительской семинарии Янкович издал около 70 наименований учебников, в числе которых было десять, написанных им самим. В 1786 году Екатерина II подписала «Устав народным училищам в Российской империи» — главный документ образовательной реформы. Его текст составил Янкович, а отредактировала сама императрица. В губернских городах создавались четырехклассные, а в уездных — двухклассные общеобразовательные школы, доступные для представителей всех свободных сословий. Они именовались народными училищами. Первые 25 были открыты в сентябре того же 1786 года, а к концу царствования их число перевалило за три сотни.
В народных училищах преподавание велось в обязательном порядке по-русски. Занятия растягивались на целый день. Летом они начинались в 7, зимой в 8 утра и продолжались до 11. Затем шел перерыв на обед и отдых. Ас 14 до 16 еще два часа уроков. Именно Янкович ввел в русской школе привычный для нас стиль занятий. Прежде в класс набирали детей разного возраста, и педагог работал с каждым учеником в отдельности. От этого в комнате стоял постоянный гул. Теперь же учитель обращался ко всем одновременно и задавал общие задания. Появились большая общая доска с мелом и классный журнал. Перед началом занятий проводилась перекличка. Тот, кто хотел спросить или ответить, должен был поднять левую руку. Были введены обязательные экзамены и каникулы [518] .
518
Смагина Г. И.Янкович де Мириево // Исторический лексикон. XVIII век. М., 1996. С. 291–292.
Таким образом, школьная реформа вышла из замкнутых сословных рамок и приобрела широкий размах. Именно этого добивалась Екатерина II. В таких условиях заботиться о воспитательной функции учебных заведений стало гораздо сложнее. Негласно установилось прежнее равновесие на новом уровне: школа давала знания, а семья пеклась о нравственности.
«Со мною не происходило ничего особливого»
Говоря о детях, не лишним будет задуматься над вопросом: а как вообще человек XVIII века воспринимал феномен детства? Когда он стал выделять его в особый период жизни? Здесь нас ждет сюрприз. Если судить по мемуарной литературе, люди, родившиеся в царствования Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, то есть во второй четверти — середине столетия, как будто вовсе не чувствовали детства золотой порой беззаботности. Они описывали его быстро и без интереса. «О самом первом периоде моей жизни или о времени первого моего младенчества много говорить нечего, — рассуждал Болотов, — ибо со мною не происходило ничего особливого». Все важное в жизни начиналось позднее — с поступления на службу. Но и до отправки в полк ребенок отнюдь не наслаждается заботой и безопасностью. При служащих отцах семьи офицеров-дворян постоянно переезжали с места на место, знавали дурные казенные квартиры, недостаток еды, нужду. Если мальчика отдавали учиться, он описывал побои и невежество педагогов. Походы отнимали здоровье отцов, и страх потерять кормильца отравлял существование родных.
«Года два после рождения моего жила мать моя со мною и обеими сестрами дома, ибо родитель мой был в сие время во многих отлучках, — вспоминал Болотов. — …Был он на случившемся в Молдавии на речке Шалице сражении и при взятии города Хотина, где благополучно сохранился… Как объявлен был заключенный мир с турецким государством, отец мой отправлен был с объявлением о том в некоторые отдаленные провинции, лежащие в сторону к Сибири… Мы принуждены были следовать повсюду за отцом, и я… с рождения моего никогда долго на одном месте не живал. Не успел отец мой полк принять, как взял нас к себе в полк, стоявший неподалеку от Нарвы. Вскоре после того пошел он с полком в другое место, и мы… с ним всюду и всюду таскались. Вскоре потом началась у нас война с шведами, и отец мой, идучи в поход с полком своим на галерах, принужден был отпустить нас в деревню в Эстляндии… По заключении с короною шведскою мира воспоследовала в государстве нашем всему народу перепись. При сем случае отца моего отправили ревизовать Псковскую провинцию, куда к нему и мы из деревни приехали.