Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах
Шрифт:
24 ноября 1942 года
Вчера была тихая, лунная ночь. Сегодня ветер, снег, тьма. В комнате холодно. Репродуктор заливается чем-то веселым. 8 часов вечера, только что приехал с работы. Ехал на трех трамваях. Вчера и сегодня веселые сводки из-под Сталинграда. Народ повеселел.
21-го ездил к сестре. Ночевал у нее, хорошо покушал, отвел душу. У нее был день рождения.
На заводе много работы, ни минуты отдыха. За эти дни для будущего ничего не сделал. ‹…› Через два дня все выяснится. В комнате беспорядок. Дрова не пилены, окно законопачено плохо. В бане давно не был.
26 ноября 1942 года
Вчера сходил в баню и парикмахерскую, а сегодня в поликлинику. Последние ночи не спал из-за пальца, распух, как колбаса, и ноет, ноет, проклятый. Резать пока не дал, а будут снимать с ногтем. Грел ногу на соллюксе. Выписали больничный. Наш район обстреливали. Сводки Информбюро веселые. Народ воспрял духом. Погода стоит смешанная: то снег, то дождь, то метель, то солнце. В комнате холодно и тоскливо, а главное, адская боль в руке, температура и общая слабость.
3 декабря 1942 года
Палец резали, да недорезали. Вероятно, придется лишиться сустава. Гной идет здорово, уже кость видна. Завтра основание ногтя снимать будут.
27-го ездил на ВТЭК, инвалидность продлили на полгода, дали III группу. В военкомате на комиссии еще не был. 28-го вступил в кандидаты ВКП(б). Вечером поехал к сестре и там заночевал. На следующий день до девяти вечера был один и нянчился со своим пальцем. Успехи под Сталинградом окрылили население и армию.
От сестры уехал в понедельник утром. Хожу через день в амбулаторию и каждый день на завод обедать. Зима стоит мягкая. Дрова есть, но непиленые. ‹…› Беспокоюсь о матери. Просил сестру съездить к ней. ‹…› В моей квартире появился сосед – следователь, дома бывает редко. Вода не идет, холодно. С питанием сносно. Сестра немного помогает.
12 декабря 1942 года
Оттепель, с крыш капает. Новостей много. 5-го была комиссия, признан годным к нестроевой службе, не связанной с длительной ходьбой и тяжелыми физическими нагрузками. Завод, кажется, меня бронирует. Катя съездила к матери. У нее в доме стоят гвардейцы Краснова. Она живет очень хорошо, прислала мне крупы, консервов, масла, концентратов, зимнюю шапку и белье. Ждет меня. Капуста не тронута. До февраля я обеспечен сытой жизнью, а там что бог пошлет. Кость ногтевой фаланги вынули, вернее, обломали клещами, стало легче. ‹…›
Вчера был небывалый обстрел. Утром шел по Невскому и видел, как все еще убирали с мостовой битый кирпич и штукатурку. Книжная лавка, где я всегда покупаю книги, разбита, над дверью большая дыра, пробитая снарядом. На тротуарах много следов крови. Было много жертв.
Трамвайное движение прервано, в вагонах вылетели стекла. На Литейном тоже. Хлестал по всему городу от окраин до центра.
14 декабря 1942 года
Сегодня получил кандидатскую карточку. Эти дни я сыт по горло. Выгляжу очень хорошо. Румяный, здоровый и молодцеватый, настроение соответствует здоровью. ‹…›
Сегодня на заводе им. Фрунзе слушал стихи Александра Прокофьева и Ильи Авраменко и рассказ Кратта. Поэты были в военной форме, оба в звании батальонных комиссаров.
Прокофьев постарел, облысел здорово и совсем стал седым. Читал стихи из книги «Таран» и из не вышедшей в свет «Атаки». ‹…›
Авраменко читал «Ночь накануне битвы». Прокофьев, показавшийся самодовольным и плутоватым, сидел на кушетке и перелистывал «Таран». Авраменко, худощавый, нервный, с острым носом, выделялся выразительными глазами поэта. Кратт произвел слабое впечатление. ‹…›
Прочитал Барбюса, читаю «Чингисхана». К врачу – в понедельник. На работе торопят. С табаком плохо.
22 декабря 1942 года
Ездил в Колтуши. С трудом узнал местность. За три месяца все изменилось. Лес вырублен до озер. Вокруг дома все пристройки сожжены. Мать была рада до слез моему приходу. У нее стоят гвардейцы Краснова, усачи, крепкие дядьки со значками на груди. Ныне радостно смотреть на воинов. Здоровые, сытые, бодрые, хорошо обмундированы и вооружены.
Вечером беседовал с матерью о пережитом. Легли спать в 12 часов. Долго не мог уснуть. Вспоминал лето, проведенное в Колтушах, мысли, планы, предположения. Война продолжается. Я, как говорят, пока отвоевал. Так, вспоминая друзей и знакомых, я уснул под мощный храп повара-гвардейца.
Утром встал, как обычно, рано. Погода стояла мягкая, почти плюсовая. Читал стихи Майкова. Мать суетилась по хозяйству. Мыла полы, стирала, готовила, чтобы меня накормить… Я прислушиваюсь к разговорам гвардейцев и матери. Разговор зашел обо мне… Вечер. Опять читаю, беседую с матерью.
В воскресенье 20-го с утра собираюсь в обратный путь. Ведро капусты, сухари, крупа, сало, мясо, макароны, хлеб – все это добыто матерью, ее хлопотами и трудом для меня. Она проводила меня до заставы. На улице тепло. Всю дорогу беседуем о том о сем. Навстречу идет рота бойцов, направляющаяся на передовую. Все смотрят на нас. У меня здоровый, молодой вид, свежее румяное лицо… Знаю, о чем думают бойцы, глядя на меня, и я почему-то стараюсь не глядеть им в глаза… Ведь они не знают, что я уже был на фронте и что я пережил…
На заставе простился с матерью. В город вернулся в четыре часа дня.
27 декабря 1942 года
Почти весь декабрь простоял теплый, мягкий. Сегодня опять идет дождь. ‹…›
Скоро догорит 1942 год. Много мыслей и воспоминаний. Чувствую себя отлично и дома, и на производстве. Работаю. Надеюсь пережить весь кошмар войны. Скоро, вероятно, получу медаль «За оборону Ленинграда».
31 декабря 1942 года
30 минут осталось жить 1942 году. Один… Догорают дрова в печи. Концерт по радио. Уже выпил две кружки пива и поужинал. Через 30 минут выпью еще кружку и буду раздеваться. Оделся по-праздничному в новую рубаху, сегодня купленную по ордеру. Хорошая русская рубашка кремового цвета, пуговицы с ребристыми звездочками. Надел костюм и ботинки, которые не надевал с 7 ноября.