Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя

Адлер Лаура

Больше уж нет таких пансионерок, их племя вымерло. Хоть траур по ним надевай!"

С самого начала пятидесятых годов XIX века начинается упадок, и он уж никогда не сменится расцветом. Тенденция особенно ясна во времена Второй империи: бордели закрываются, число работающих девушек в оставшихся уменьшается. Прежде всего это касается Парижа, где в результате реконструкции, проведенной бароном Османом, снесли очень много непригодного для жизни жилья в центре города и тем самым радикально изменили географически соотношение спроса и предложения на рынке любви. Затем то же самое произошло в провинции. В Лилле, например, в 1876 году было двадцать три борделя, а в 1888 году уже только шесть. Что это, приватизация сексуальности? Следствие регламентаризма, который в конце концов сделал легальную проституцию настолько тяжелым ремеслом, что она исчезла, так как этим больше нельзя было зарабатывать деньги? Сложно сказать. Стремление

регламентировать порок, регистрировать продажных девок, классифицировать их привело к противоположному результату: число зарегистрированных проституток упало, борделям становилось все труднее и труднее набирать новые кадры, число "непокорных" неуклонно росло. Что любопытно: все это происходило не только во Франции, но и во всей Европе и даже во всем мире! Борделей становится все меньше, но масштабы проституции при этом увеличиваются. Меняется внешний облик городов. "Горячие" кварталы сносят, цены на землю не позволяют возводить новые бордели, а позволяют лишь строить доходные дома с меблированными комнатами и дома свиданий. Кроме этого, происходит отток клиентов! Что они, начитались феминистских брошюрок и им стало неприятно смотреть на такие серали, где собраны, как в зоопарке, женщины разных сортов? Вместо того чтобы без единого слова выбрать девушку, тут же подняться с ней в комнату и немедленно перейти к делу, они долго разговаривают, шутят, это так легко, и только потом идут в меблированные комнаты. Поиск продажных девок напоминает охоту, что только усиливает интерес. Добавим сюда и изменение общественного мнения относительно открытия новых домов: если в прошлые времена местные коммерсанты только что не настаивали на открытии борделей, то теперь они яростно этому сопротивляются, посылая в полицию петицию за петицией. Клиенты тоже стали очень разборчивы, так что бандершам пришлось прибегать к самым грязным приемам конкурентной борьбы.

Это происходит и в Париже, и в Обри-лез-Эпинетте: "Клиенты воротят нос, ворчат, им все не нравится… новая мебель день ото дня все хуже… и конкуренция, ужасная, теперь все можно показывать прямо на улице, а эти фабричные девки… ах, месье Жак, эти фабричные девки! А полиция закрывает на все это глаза, ничего не делает, а мне все чинит и чинит препятствия. За каждым, самым незначительным нарушением может последовать приказ о закрытии… Это как град в апреле! Фабричные девки отдаются за двадцать су, это в несколько раз дешевле, чем у меня, и где! везде! прямо в поле, за изгородью, где их сняли, там они и отдаются, а у меня-то два франка, никак не меньше, а если клиент на ночь хочет остаться, то пять… но что тут скажешь, у меня заведение, оно работает, это же не авантюра какая, серьезное дело…

Мы не можем их победить".

Постройка фортификационных сооружений вокруг Парижа, начавшаяся в сороковые годы XIX века, привлекла в столицу массу военных и массу рабочих, вследствие чего резко возрос спрос на "половые" услуги. Незарегистрированные проститутки работали в кабаре, которые тут же превратились в нелегальные дома разврата. Чтобы бороться с этой моральной и санитарной угрозой, комиссия под руководством префекта Делессера превратила эти кабаре в новые дома терпимости. Это дало возможность добродетельным гражданам спать спокойно. Почти. Поскольку полиции пришлось разрешить хозяйкам этих домов открывать при них кафе — иначе новый закон не удалось бы провести. Как кусали локти старые бандерши! С тех пор дома терпимости с кафе стали нормой, особенно если располагались в низкоэтажных домах в пригородах Парижа. В результате произошло смешение жанров, проститутки стали доступны почти везде — в любом месте, где продавали спиртное в розлив. Уравнение простое: алкоголь = опьянение = возбуждение. Как же тут устоять?

"Присутствие в кафе девушек необыкновенно сильно возбуждает сидящих там бездельников; сначала они, глядя на этих девиц, напиваются, потом, глядя на них же уже пьяными глазами, решают, что не могут больше сопротивляться желанию предаться разврату. Очень часто можно видеть, особенно в дни выплаты жалованья, как рабочие, отцы семейств, в компании своих коллег отправляются в кафе, где и не собираются пить, но, выпив стаканчик за компанию, не могут остановиться и выходят из кафе, забыв там половину своего недельного заработка, а то и все наличные деньги".

Бордель умирает. И в этот момент его начинают защищать, поддерживать! С целью, разумеется, защитить общественную мораль. Власти недвусмысленно заявляют: концентрация порока в одном месте делает его прозрачным и подконтрольным. Оттого, что продажные девки появляются повсюду, идет беспорядок, разгораются порочные страсти, распространяются болезни. Полиция всегда старалась локализовать разврат:

"Власти разрешают создание места, где предаются разврату, только тогда, когда таковое есть следствие убедительно показанной необходимости, то есть когда такое место создается в районе, где очень много незарегистрированных проституток. Для полиции создание такого места — эффективный

способ локализовать это зло, так как в таком месте за ним легко наблюдать и контролировать, а также и наказывать в случае необходимости; это также удар по нелегальной проституции".

Дома терпимости и дома свиданий в Париже

Так, возведение новых домов терпимости объявляется полезным как средство борьбы с эпидемией незарегистрированных проституток. Но эти действия властей не сумели предотвратить катастрофу. В новых домах терпимости, как и в старых, требуется персонал, и его подбирают наудачу: девушки уходят из борделя по своему желанию, бандершам приходится нанимать других с ближайшей улицы, а ушедшие направляются в танцевальные залы или в другие заведения, где разрешается присутствовать свободным женщинам. В мире домов любви происходит революция. Можно сказать, мы видим рождение новой категории: пансионерки экстерном. Все бордели и дома терпимости превращаются просто в дома свиданий. Днем сотрудницы этих заведений — обычные работницы на фабриках или слуги, вечером они же — продажные девки, все они пытаются заработать чуть побольше денег, чтобы свести концы с концами. Муниципальные власти пытались навести здесь какой-то порядок, разрабатывали разные классификации; так, в Рубе завели специальную категорию "дом терпимости с персоналом, живущим вне дома" и требовали от держательниц таких домов нанимать только девушек, у которых есть выданная властями карточка, вести реестр своих "сотрудниц" и направлять их регулярно на медосмотр.

17 июля 1880 года был принят закон, устанавливающий свободу торговли для всех заведений, торгующих напитками. Немедленным следствием этого явилось то, что кабаре стали рабочей площадкой для сводников: хозяева трактиров устраивали на втором этаже или за задней стеной комнатки, в которых официантки в перерыве между подачей блюд могли "обслуживать" клиентов, пришедших за другим, и чем быстрее, тем лучше. Девки наводнили кабаре, они теперь были не где-то спрятаны, а находились здесь, на виду, на расстоянии протянутой руки. Зачем мужчинам теперь идти в какие-то дома с дурной репутацией, где к тому же стало стыдно появляться? И разве не правду говорят, что теперь в этих домах уже не девушки, а одни только старухи, которые и забыли, как дело-то делается?

У каждой своя территория. Рабочий класс ходит в кабаре, в кафе, в танцевальные залы. Буржуазия — в рестораны, в антикварные магазины, в дома свиданий. Некоторые парижские рестораны с одиннадцати часов вечера становились местами проведения самых настоящих оргий, если верить Карлье. "Своего рода витриной для этих дам служил отдельный кабинет, обставленный как будуар добропорядочной хозяйки какого-нибудь заведения, где есть туалетный столик, вазы, где пахнет духами; там есть все, кроме духа самоуважения. Клиенты и проститутки так близко, что задевают друг друга локтями, потом смотрят друг на друга оценивающим взглядом, как на восточном базаре. Страсть богачей к изыскам уничтожила пренебрежение к этой ранее презираемой профессии, и те, кто получает от всех этих извращений удовольствие, имеют достаточно связей наверху, чтобы избежать не то что уголовной ответственности, но даже административных мер".

Ресторан становится и местом, где представители обоих полов ухаживают друг за другом, пытаясь друг друга "снять". Атлас как-то раз приводит Нану в кафе своих хозяев, на улице Мартир. В кафе три салона, во всех трех очень много женщин. "Там за столами сидело, наверное, около сотни клиенток, без всякого разбора, большинству было под сорок, многие были просто огромные, жирные, с отечными лицами, лоснящимися губами; посреди этого моря грудей и животов можно было заметить нескольких стройных симпатичных девушек с видом инженю, но уже с повадками опытных развратниц — эти только начинали свою карьеру, они делали свои первые шаги в танцевальных залах, а в это кафе их привела какая-то из клиенток на радость этим жирным бабам, которые, почуяв запах их молодости, толкались вокруг них, как дети вокруг клетки с медведем, угощали их".

Были и другие места, где можно было купить любовь представителя своего же пола, также замаскированные под благонравные заведения, например, антикварный магазин; их особенно ценили известные специалисты по… предметам искусства. Снаружи ничто не говорило о том, что в этом заведении можно купить любовь. Товары были аккуратно разложены по витринам, к каждому была приложена этикетка с ценой; на самом деле эти цены — шифры, обозначающие девушек и юношей, которых можно купить в этом месте. Клиент, изучив содержимое витрин, показывает пальцем на ту или иную этикетку; продавщица берет эту этикетку и приглашает клиента пройти в заднюю комнату. На самом деле это спальня, где клиента или клиентку уже ждет его, соответственно, юноша или девушка.