Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина
Шрифт:
Одной из таких проблем стал быстро растущий дефицит бюджета. Изъятие алкогольных доходов привело в течение трех лет к потере 67 миллиардов рублей {140} , которые нечем было восполнить. Лихая кампания привела к разгрому целой отрасли виноградарства и виноделия, дававшей 30 процентов прибыли от сельского хозяйства южных районов страны. Вместо борьбы с пьянством началась борьба с вином — уничтожение виноградников и заводов. По данным Министерства торговли СССР, к 1989 году было раскорчевано 314 тысяч гектаров виноградников (по сведениям, представленным в 1990 году группой народных депутатов СССР, 364 тысячи гектаров) {141} ,
Тот погром «аукается» до сих пор: еще не восстановлены виноградники, вырубленные в южных регионах России. Поэтому своих виноматериалов нашим виноделам не хватает, их приходится покупать подешевле за рубежом и добавлять концентраты и ароматизаторы (что уже само по себе противоречит определению натурального вина). Поэтому удобнее и выгоднее производить не натуральные, а крепленые вина — продукт получается дешевый и раскупается хорошо.
Быстро заменить шедшие на вино технические сорта винограда на столовые было невозможно. В итоге производство винограда уменьшилось более чем на два миллиона тонн, из отрасли начался отток кадров. Поскольку натуральные вина были приравнены к низкопробной «бормотухе», резко ухудшился их ассортимент; особенно пострадали марочные крымские вина, а выпуск некоторых из них (мускат белый «Ливадия», «Черный доктор») вообще временно прекратился. Но и то вино, которое продолжали производить в винодельческих регионах СССР, часто не могло попасть к потребителю, ведь стеклозаводы прекратили выпуск винных и водочных бутылок.
Повышение цен в 1986 году не решило проблемы, и дефицит алкогольной продукции с неизбежными очередями и спекуляцией дополнился грабительскими «коммерческими» ценами в государственных магазинах: именно тогда на пустых прилавках появился импортный виски по 80 рублей, при средней советской зарплате в 240 рублей.
Спиртное запретили продавать в кафе, столовых, шашлычных и пельменных; на выпускных вечерах в школах и прочих торжественных мероприятиях. Взамен предлагалось проводить показательные безалкогольные свадьбы или праздновать «День урожая». Стали появляться чайные и безалкогольные кафе, а в Челябинске даже открылся ресторан «Воды Тбилиси».
На рестораны запрет не распространялся, но существовали ограничения: не более 100 граммов водки и 150 граммов шампанского на посетителя — только редкий клиент в веселые застойные годы ограничивался парой стопок. Поэтому находчивые граждане наливали водку в бутылки из-под минеральной воды, шампанское — в сифоны с газировкой, а коньяк — в чайники; в результате безалкогольное торжество превращалось в обычную попойку с элементами игры. Если не удавалось уговорить официантов, приходилось бегать выпивать в туалет или на воздух, где в припаркованном автобусе гости получали по стакану водки или вина. На столах же стояли прохладительные напитки и соки в трехлитровых банках или пузатый самовар — с водкой, а то и самогоном.
Сами же заведения практически не изменились. Но именно в это время пробились первые ростки нового сервиса, который шел на смену общепиту. В январе 1987 года бывший официант ресторана «Русь» Андрей Федоров открыл в Москве первое кооперативное кафе — «Кропоткинская, 36». За ним последовали другие: «Разгуляй», «Подкова», «Виктория» в Парке культуры имени Горького. Туда во времена перестройки стояли очереди — в них готовили лучше, из свежих продуктов,
Частные уличные шашлычники стремительно делали деньги на своей продукции из подозрительного мяса. Несознательные и неискушенные граждане в поисках горячительного перешли на всевозможные суррогаты, из которых лосьоны и одеколоны были наиболее «благородными». Тогда же появились характерные анекдоты: «Дайте два "Тройных" и одну "Розовую воду" — с нами дама!» — или: «Стоит очередь в отдел бытовой химии. Мужик говорит продавцу: "Ящик дихлофоса, пожалуйста!" Очередь начинает возмущаться: "Безобразие! По два баллона в одни руки!" Продавец: "Успокойтесь, товарищи. У него справка. Ему на свадьбу"». Такие справки действительно были реальной чертой эпохи; их приходилось предъявлять при закупке спиртного в больших объемах — на свадебный или поминальный стол: на 20 человек, помнится, полагалось 10 бутылок водки, 10 бутылок вина и 5 бутылок шампанского.
Но и в реальности в магазинах появились объявления о продаже одеколона с 14 часов и не более двух пузырьков в руки. Другие суррогаты — бытовая химия вроде клея «Момент» или дихлофоса, лекарственные растворы, антифриз и тому подобные токсичные вещества — вызвали рост числа отравлений со смертельным исходом: к врачам обращаться по понятным причинам боялись. Вытесненная из «общественных мест» выпивка расползлась по квартирам; тем более что народ быстро перешел к выделке всевозможных заменителей исчезнувшего продукта.
Государство втягивалось в безнадежную «самогонную войну» с населением. В 1988 году Госкомстат и Министерство внутренних дел вынуждены были признать, что стремительный рост потребления сахара (увеличение закупок в 1986—1987 годах на 1,4 миллиона тонн) означал производство самогона на уровне 140—180 миллионов декалитров, что вполне компенсировало сокращение продажи водки и прочих алкогольных изделий {142} . Выявленные случаи самогоноварения (в 1985 году — 80 тысяч, год спустя — 150 тысяч, в 1987-м — 397 тысяч) свидетельствовали не столько об успехах органов правопорядка, сколько о повсеместном распространении явления, «пресечь» которое, особенно на селе, было практически невозможно.
В 1989 году пресса констатировала, что общее количество нарушителей антиалкогольного законодательства достигло 10 миллионов человек {143} . Эти выявленные и миллионы непойманных граждан приобрели опыт сознательного игнорирования закона — чаще всего безнаказанного:
Спасибо партии родной, Теперь не пьем мы в выходной. Благодаря ее заботе Мы выпиваем на работе.Столь же массовым стало коррумпирование милиции, которая «не замечала», как граждане обзаводятся перегонными средствами или где они могут за полночь отовариться поллитрой по цене до 30—40 рублей, вместо государственных 10 рублей. А криминальные дельцы в короткие сроки организовались и окрепли, а также получили стартовые капиталы для новой жизни уже в условиях постсоветской России. Нелегальный рынок водки в начале 90-х годов переродился в целый теневой сектор, который начал обеспечивать полный цикл от производства и розлива до продажи. Хорошо известный опыт гангстерских «семейств», расцветших во время «сухого закона» в Америке, ничему не научил.