Повседневная жизнь современного Парижа

Семенова Ольга Юлиановна

В этом человеке удивительно сочетались эпатаж и целомудрие. Наверное, поэтому ни одна из его выходок не выглядела безобразной или вульгарной. Это был не разгулявшийся купчик, а разыгравшийся ребенок Он мог сказать: «Да-а, многих красоток я поимел!» (все это и так знали), но никогда не называл ни одну по имени. Многие из этих известных актрис и певиц вышли или уже были замужем, и он по-джентльменски молчал… Генсбур не страдал звездной болезнью, не смотрел свысока. Немного добрых слов от зрителя или слушателя — и у него навертывались не пьяные, а абсолютно детские слезы. И горе свое он прятал всегда до последнего, как мальчишка-подросток, не желающий показать слабость. На передаче «Игра правды» зрительница задает ему вопрос: «Почему вы не выступили на последнем благотворительном концерте для „Врачей без границ“?» — «Я ожидал этого вопроса, — отвечает певец, достает из бумажника чек на 100 тысяч франков (15 тысяч евро) и вручает ведущему. — Это для „Врачей без границ“». — «Но почему же вы в последний

момент отказались выступать на концерте?» — настаивает зрительница. Генсбур, как старая лошадь, которой не дают покоя оводы, встряхивает седой головой с взъерошенными волосами: «Не мог». — «Почему?!» — «Потому что у меня в тот день умерла мама», — еле слышно говорит певец и в который раз тянется за сигаретой…

Веселая, добрая Ольга Гинзбург обожала сына и все, что он делал. Она вместе с отцом ревностно собирала и хранила газетные вырезки о «своем мальчике». Так же трепетно относились к нему и обе сестры. Его любила первая жена Франсуаза, подарившая ему двоих детей, потом Джейн, потом молоденькая певица Бабму, родившая ему сына. Ему везло на близких, его любила публика, но где-то внутри, глубоко-глубоко сидела боль и неустроенность. Генсбур часто называл себя «маленьким русским эмигрантом».

Ему было одиннадцать, когда началась война, — он помнил аресты и расстрелы, косые взгляды антисемитов, помнил страх, помнил своего дядю, погибшего в концлагере. Никогда не признаваясь в этом открыто, Генсбур ощущал себя во Франции, где родился, учился и отслужил, чуть-чуть гостем. Было ли это ощущение оправданно? Для такого обескоженного человека, возможно, да. Наверное поэтому Генсбур так яростно торговался на аукционе, на котором продавали оригинал Марсельезы с авторской правкой Руже де Лиля. Получив гимн, он долго изучал каждую запятую, каждое зачеркнутое слово на пожелтевшей бумаге, а потом выпустил клип. Замотанный в трехцветный флаг, с голым торсом и в потрепанных джинсах, «маленький русский эмигрант» пел Марсельезу на свой манер — низким, прокуренным голосом, и ему подпевали чернокожие хористы. Это был вызов «средним» французам: «Смотрите, я пою нашгимн. Я тожефранцуз. Я тожелюблю Францию!» Молодежь встретила аранжировку Генсбура на ура, а ультраправые объявили ему настоящую войну. В Страсбурге их боевики — ветераны-парашютисты оккупировали зал, где должен был проходить концерт певца, и сорвали выступление. Генсбур вышел к своей публике и сказал: «Мне запрещают петь, но я все-таки спою!» — и, подняв над головой зажатый кулак на манер испанских республиканцев, без аккомпанемента спел «свою» Марсельезу.

В последние годы он становится все бледнее, мешки под глазами все явственнее, губы бескровнее. В моменты самых тяжелых запоев — выпивать он любил с полицейскими, которые рассказывали ему грустные истории из своей жизни, в своем мрачном доме на улице де Верней, — он называет себя Гансбаром и пишет:

Да, это я, Гансбар. Вы встретите меня В ночном клубе или в баре, Там, где американцы и reggae, С сердцем, болью пронзенным насквозь.

Сорок лет курения и питья были медленным самоубийством. В марте 1991 года «сердце, пронзенное болью» не выдержало. Певец месяца не дожил до 63 лет. Похоронили его на монпарнасском кладбище, между Сартром и Бодлером. Посетители приносят к нему на могилу терпкие сигареты «Житан» и бутылки доброго шотландского виски, янтарно поблескивающего на солнце.

Катрин Денёв

Катрин Дорлеак (фамилию матери — Денёв — она возьмет позднее) родилась в Париже, в 1943 году, в настоящей театральной семье. Папа был актером, бабушка по матери — суфлером в театре «Одеон». Мечтала ли Катрин об актерской карьере? Ничуть. Кино и театр заинтересовали ее старшую сестру Франсуазу (вскоре погибшую в автокатастрофе), та снималась и училась в консерватории. Она и посоветовала Катрин в 1960 году пройти пробы на роль сестры ее героини в фильме «Двери хлопают» режиссера Жана Пуатрено. Как примерная девочка, Катрин сперва попросила разрешения у родителей, удачно прошла пробы и была утверждена. Критика встретила ее восторженно. Вот что писала «France Soir»: «Открытие фильма — это восхитительная маленькая личность по имени Катрин Денёв. Сдержанная, но не нескладная, опрятная, но не банальная, наивная, но не глупая и красивая, такая красивая, и даже не осознающая этого. Месяца через три она станет добычей режиссеров, уставших от стиля Сен-Жермен-де-Пре».

Слова оказались пророческими, к Денёв пришел успех. Правда, не в театре — она панически боялась публики, — а в кино. В 1962 году она знакомится в модном «Epi club» на Монпарнасе с режиссером Роже Вадимом, на пятнадцать лет старше ее. «Это была любовь с первого взгляда, — вспоминает Денёв, — Вадим научил меня быть женщиной, быть личностью и быть счастливой». Он снял ее в «Пороке и добродетели», она подарила ему сына Кристиана. Оправившись после родов, Денёв снялась в «Шербурских зонтиках» Жака Деми и получила

«Пальмовую ветвь» на Каннском фестивале. В тот год все признали ее идеалом женской красоты. Она снималась еще в трех картинах Деми, но если у него она играла светлых и романтических девушек, то у Романа Полански в «Отвращении» создала мрачный образ шизофренички, а у Франсиса Бланша сыграла жену состоятельного врача, время от времени занимающуюся проституцией. Игра Денёв сдержанна и выразительна одновременно. Никогда не учившаяся актерскому ремеслу, Катрин работала как настоящий профессионал. У нее был дар быстро и четко говорить текст — на съемках партнеры за ней не поспевали. Режиссер Франсуа Трюффо выдвинул версию, что этой четкости и быстроте речи Катрин обязана семье. Их было четверо болтливых девчонок, каждая спешила рассказать свое, и, чтобы успеть вставить словечко в разговор, надо было торопиться.

Первый брак Денёв быстро распался, недолговечным оказался и союз с фотографом Давидом Бейле. От Марчелло Мастроянни у актрисы рождается дочь Кьяра, но и эта история вскоре заканчивается. Денёв никогда не остается одна, но и замуж не выходит. Живет в Париже возле церкви Сен-Сюльпис, ездит отдыхать в свой замок неподалеку от Вернона, обожает встречать Рождество со своими детьми и внуками (их у нее трое), читает Рильке, любуется на живопись Франсиско Сурбарана, курит, уважает Нельсона Манделу, одевается у Сен-Лорана и Готье, любит Азию — за невозмутимость ее жителей и французскую деревню — за тишину, ценит Мэрилин Монро и Изабель Аджани и выбирает новые духи дня каждой новой роли. Ее внешность рассчитывающей день по минутам и берегущей себя холодной буржуазной красавицы обманчива. «Я — неразумная женщина, и никогда разумной не буду, — говорит Денёв. — Мне не удается совладать с моими желаниями. Париж такой аппетитный город, что сложно отказаться от ужина с друзьями в 11 часов вечера, от фильма, который скоро сойдет с экранов, от выставки, от праздника».

Эта женщина слеплена из того же теста, что маркиза де Помпадур и мадам де Севинье. Возможно, что именно редкое сочетание недоступности, сексуальности, красоты, таланта и интеллекта обезоруживает самых «желтых» журналистов — ни разу за долгую карьеру актрисы о ней не написали скандального материала.

Катрин Денёв не просматривает фильмы со своим участием, не держит дома своих фотографий. Она предпочитает смотреть вперед, готовить новые роли. Приближается ее семидесятилетний юбилей. Даст Бог, актриса встретит его ослепительной улыбкой, безукоризненно одетая, причесанная и, несмотря на легкие морщинки у глаз, по-прежнему красивая и гармоничная. И это будет не удивительно, ведь «гармония» — ее любимое слово.

Шарль Азнавур

Шарль Азнавур мог бы стать американцем, — его родители, армянские эмигранты Миша и Кнар Азнавурян, лишь ждали в Париже американской визы, но судьбе было угодно, чтобы 22 мая 1924 года, не дождавшись заокеанских документов, Кнар разродилась на улице Месье-ле-Пренс маленьким, но очень голосистым мальчиком. Тогда Миша (внук повара Николая II) решил задержаться во Франции и открыл ресторан, где по вечерам пел своим красивым баритоном. Шарль рос вместе со старшей сестрой Аидой в артистической атмосфере — на огонек к отцу забегали певцы, актеры и художники — и уже в девять лет начал петь на сцене. В 1946 году его заметила Эдит Пиаф и пригласила выступать вместе с ней в турне по Франции и Америке. Полтора года Азнавур (такой псевдоним он выбрал, укоротив армянскую фамилию) пел с Пьером Рошем в Квебеке, а затем 40 недель в монреальском кабаре «У золотого фазана». Вернувшись в Париж, выступал в столичных кабаре и мюзик-холлах.

Публика начала узнавать Азнавура, а критика целенаправленно уничтожать. Если его слушали, то не благодаря мнению знатоков-профессионалов, а вопреки ему. В те годы певец писал: «Каковы мои недостатки? Мой голос, мой рост, мои жесты, недостаток культуры и образования, открытость, отсутствие личностности. Мой голос невозможно изменить. Преподаватели, к которым я обращался, категоричны — они советуют мне бросить пение. Но я буду петь, петь до разрыва связок Я могу брать три октавы, могу петь как классический певец, несмотря на „туман“, окутывающий мой тембр». И маленький человек с грустными глазами продолжал выступать и заниматься вокалом — каждый день, включая воскресенье. Его девиз: «Ничто не может победить 17 часов каждодневной работы!» И он был прав: в самом знаменитом мюзик-холле Парижа «Олимпия» на бульваре Капуцинок в 9-м округе Азнавур с успехом пел три месяца.

Но еще долго многих слушателей его голос приводил в замешательство: 12 декабря 1960 года в мюзик-холле «Аламбра» на улице Мальты в 11-м округе Азнавур исполняет первую песню, вторую, третью — публика безмолвствует. Он продолжает выступление. Четвертая песня, пятая, шестая: холодное молчание темного зала! Зайдя за кулисы, Азнавур почти уверен, что больше никогда не будет петь. Хватит, его не понимают, его критикуют, над ним подшучивают. Последняя песня и все. Азнавур выходит под безжалостный свет прожекторов и поет недавно сочиненную песню «Я представлял себя…», рассказывающую об артисте-неудачнике, приехавшем в 18 лет из провинции покорять Париж. Снова молчание, и вдруг… скрипят и хлопают кресла, зрители встают и зал сотрясается от шквала аплодисментов. Певцу 36 лет, наконец его оценили по заслугам!