Повседневная жизнь в эпоху Жанны д'Арк

Дефурно Марселен

Поддержание порядка, в самом широком смысле слова, было доверено королевскому прево, обосновавшемуся в Шатле. Его полномочия простирались очень далеко, поскольку касались всего, что было связано с безопасностью и гигиеной столицы. Сюда входили обеспечение порядка на улицах, контроль за общественными местами и тавернами, уборка парижских улиц. Исполнять трудоемкие обязанности королевскому прево помогали его многочисленные помощники, под его началом. были патрульные сержанты, разделенные на две группы: конный патруль, осуществлявший свою деятельность на всей подведомственной прево территории, то есть и за городскими стенами; и пеший патруль, представлявший собою собственно парижскую полицию. Форменной одежды у сержантов не было, но как эмблему своей должности они носили при себе секиру. Кроме того, существовали «сержанты дюжины», составлявшие личную охрану прево.

Прево и в самом деле был лицом значительным, поскольку к его административным полномочиям прибавлялась

еще и судебная власть. Шатле сочетал в себе суд двух инстанций: гражданский суд «первой инстанции», разбиравший дела, в которых речь шла о суммах не превышавших двадцать ливров; и уголовный суд, перед которым представали преступники и злодеи, задержанные патрульными сержантами. В башнях Шатле, на разных этажах, в том числе и в подвалах, располагались тюремные камеры с выразительными названиями: Смерть, Каменный Мешок, Колодец, а также (понимай иносказательно!) Рай. Условия жизни в этих камерах были весьма различными в зависимости от звания заключенного и средств, которыми он располагал, поскольку тюремщик получал плату за исполнение своих обязанностей непосредственно от узников. Наиболее обеспеченные могли добиться смягчения своей участи и даже заказывать обеды, которые доставлялись в тюрьму извне.

Прево, как уже говорилось выше, должен был также следить за чистотой улиц и общественной гигиеной, в чем ему помогали дорожные смотрители. И, право, не таким уж легким делом было обеспечить большому городу хотя бы минимальную чистоту! Помои в те времена, как, кстати, и впоследствии, выливались в ручьи, бежавшие посреди улиц, туда же сваливали всевозможные отбросы. Сена с ее мелкими парижскими притоками, менильмонтанским ручьем и Бьевром, заменяла канализационную систему. В жаркую погоду тошнотворный запах заполнял улицы и проникал в дома. И все же для того, чтобы как-то помочь делу и изменить ситуацию, предпринимались большие усилия. Карл V и его преемник множили предписания, связанные с гигиеническими мерами: запрет выливать воду из окон домов, не прокричав предварительно трижды: «Берегись воды!»; запрет выбрасывать мусор на улицы или в Сену; запрет откармливать свиней в городе (исключение делалось для свиней Сен-Антуана, которые носили на шее колокольчик и способствовали очистке улиц, поедая нечистоты); приказ жителям города самим подметать улицу перед дверью и вывозить мусор за городскую стену в сообща нанятых домовладельцами повозках. Кроме того, на правом берегу были проложены или приспособлены несколько отрезков сточных канав, которые уносили грязную воду к менильмонтанскому ручью или в ров, вырытый за городской стеной.

Со времен Филиппа Августа вода из Бельвиля и из Пре-Сен-Жерве в Лувр и к городским источникам шла по двум акведукам. Но часть этой воды забирали себе знатные сеньоры, которые отводили ее в свои отели, отнимая таким образом у остального населения. И потребовался особый королевский ордонанас, согласно которому привилегия получать воду с доставкой на дом оставалась только за принцами, а все устроенные без разрешения отрезки водопровода следовало уничтожить. Так что большинству парижан приходилось брать воду из источников; их число – может быть, около двадцати – представляется весьма незначительным в сравнении с общей численностью городского населения, но к ним следует прибавить еще и колодцы (вот они, вырытые во дворах городских домов и на некоторых перекрестках, были, скорее всего, довольно многочисленны). В любое время дня длинные очереди хозяек или служанок ждали возможности наполнить ведра и кувшины. Наконец, водоносы – которым запрещено было брать воду из источников – черпали воду из Сены и разносили ее по домам.

Несмотря на то что вода была редкостью, существовало довольно много публичных бань: должно быть, к началу XV в. их насчитывалось около тридцати (в домах состоятельных горожан, не говоря уж об отелях принцев, были многочисленные ванные комнаты); правда, банные заведения иной раз служили местом свиданий, и посещение их сурово порицалось моралистами и проповедниками.

Отель Дьё, госпиталь, выстроенный на берегу Сены, напротив собора Парижской Богоматери, располагал в начале XV в. тысячей коек для больных, за которыми ухаживали восемьдесят служителей. Там давали приют не только больным, но также и увечным, старикам, роженицам, брошенным детям. Смерть уносила многих, и состав пациентов или, точнее, обитателей быстро менялся: если верить письму папы Евгения II, в течение 1418 г. в Отель Дьё умерли около тридцати тысяч человек (правда, на тот год пришлась эпидемия); и даже если это число было сильно завышено, оно все-таки дает представление о том, каким бедствием могла обернуться болезнь, против которой существовали лишь самые несовершенные предупредительные меры. Во время эпидемий или «мора» смертность достигала чудовищных цифр; погребальные процессии теснились у кладбищенских ворот, и могильщики едва успевали «присыпать» тонким слоем земли сваленные в кучу трупы. Из-за неумолкавшего звона колоколов над городом нависало тревожное ожидание близкой смерти, до такой степени тягостное, что иногда похоронный звон запрещали, чтобы избежать паники.

Прокормить

такой город, как Париж, также была проблема отнюдь не из легких, если вспомнить о том, как мало в то время существовало транспортных средств и как медленно они передвигались. И потому город стремился оставаться в тесном контакте с окружавшими его деревнями, которые могли предоставить ему столько провизии, сколько необходимо, по крайней мере хотя бы просто для выживания. Однако в радиусе двух километров, считая от городской стены, действовало право реквизиции в пользу короля и его слуг. Но кроме того, значительная часть пригодных для возделывания земель, лежавших у самых ворот города, принадлежала парижским жителям, под чьим надзором она и обрабатывалась. В особенности это относилось к виноградникам – их было еще очень много на холмах в окрестностях Парижа. Наиболее именитые горожане гордились тем, что производят собственные вина, и, когда наступало время сбора винограда, непременно отправлялись сами присматривать за рабочими – по большей части поденщиками из Парижа, – приходившими исключительно ради сбора урожая. И тогда на ведущих в город дорогах царило непривычное оживление, а у ворот, где ставили свои столы сборщики налогов, проверявшие нагруженные чанами повозки, можно было застрять в «пробке». В противовес налогу на вино существовала привилегия, которой обладал каждый горожанин: самому продавать свое вино в собственном доме, не превращаясь при этом в трактирщика.

Но одних предместий оказывалось явно недостаточно для того, чтобы обеспечить нормальное снабжение города продовольствием. Конечно, предместья поставляли в столицу овощи, фрукты, молоко и яйца, а также, наверное, часть скота. Однако наибольший объем съестных припасов и всевозможных товаров прибывал в Париж водным путем – по Сене, – и сохранившиеся от начала XV в. документы, где приведены расценки за право провоза товаров, недвусмысленно показывают, что список областей, снабжавших в то время Париж, был более чем обширным Помимо французских вин (из Оксера, Бона, Сен-Пурсена) в перечне можно найти греческие и испанские вина; среди облагаемых налогом товаров названы испанские виноград и фиги, инжир с Мелиты (Мальты), кожа из Ирландии, Шотландии, Севильи и Португалии; английская, шотландская и ирландская шерсть. Среди товаров повседневного спроса, перечисленных без указания происхождения и, несомненно, составлявших значительный объем перевозок, названы селедка, соль, ореховое и оливковое масло, мед, сливочное масло, сало, топливо: дрова и каменный уголь; и, наконец, шкурки и меха: кошка, лисица, белка (торговля этим мехом, должно быть, велась с размахом, судя по умеренности пошлины: десять денье за тысячу…).

Зерно, прибывавшее водным путем, выгружали в Гревском порту и продавали либо тут же, на месте, либо на двух других зерновых рынках, один из которых был; расположен на центральном рынке, другой – в еврейском квартале. Мололи полученное таким образом зерно в самом Париже, где на берегах реки или под мостами размещалось около шестидесяти мельниц. Что же касается потребления мяса и рыбы, оно уже в те времена казалось непомерным: «Парижский хозяин», оценивая Общее количество голов скота, ежегодно поставляемого в Париж, говорит о 30000 быков, 188000 баранов, 30000 свиней и 19000 телят. Цифры, приведенные Гильбертом Мецским, не так уж расходятся с названными выше (за исключением крупного рогатого скота): ,12000 быков, 31000 свиней и 26000 телят. Что же касается рыбы, то «в Париже полным-полно морской рыбы свежего улова, и сушеной, и соленой и с душком, и свежей и соленой макрели, больших и маленьких скатов, как свежих, так и с душком, и каждый день они прибывают в таком огромном количестве, что и .сосчитать невозможно…»

Торговля рыбой была сосредоточена вокруг Шатле; там же, как мы уже знаем, находилась и Большая Бойня, где объединились 32 мясника, которые в среднем продавали еженедельно – опять-таки по сведениям «Парижского хозяина» – 40 быков, 1900 баранов, 440 поросят и 200 телят. Торговля мясом, хотя и в меньшем Объеме, велась также в других парижских кварталах: из исторических источников известны мясные лавки Сен-Женевьев, Сен-Мартен, Тампль, Паперти Нотр-Дам, Сен-Жерве. В общей сложности Париж еженедельно съедал более 3000 баранов, 500 быков, 300 телят и 600 свиней – и ведь только «простой народ»! Сюда нужно прибавить еще и то, что требовалось на прокорм королю, королеве и прочим знатным сеньорам.

И тут надо заметить, что еженедельные потребности королевского дворца и домов сеньоров представляли собой весьма заметную величину пропорционально к общему потреблению мяса в столице. Для одного только отеля короля требовалось 120 баранов, 16 быков, 16 телят, 12 свиней и 200 «lards» (имеется в виду копченая свинина), и, помимо всего этого, не стоит забывать, что знатные господа чрезвычайно любили птицу и дичь: в отель короля каждую неделю доставлялось по 600 кур, 200 пар голубей, пятьдесят козлят и пятьдесят гусят; для отеля королевы требовалось лишь немногим меньше. За столом у герцога Беррийского каждое воскресенье или каждый праздничный день съедали по три быка, тридцать баранов, сто шестьдесят куропаток и столько же зайцев, да другие дома принцев не отставали по части обжорства.