Пояс Койпера
Шрифт:
Коридор был пуст. Четыре лестничных пролета вниз. Скучающая на входе охрана. Толкнул тяжелую дверь и вышел на улицу. Вдохнул полной грудью сырой, холодный воздух. Мини-вэн с тонированными стеклами стоял на том же месте.
Все, осталась самая малость!
Завернув поспешно за угол, добежал рысью до начала переулка. Испятнанный светом фонарей, он был пуст. Пошел, стараясь успокоить дыхание, по середине проезжей части. Сердце выпрыгивало из груди, рука сжимала мобильник. Герань, не раньше, чем поравняюсь с геранью! Справа, за пыльным стеклом.
Почувствовал
Прошла, наверное, вечность прежде чем в трубке прошелестело:
— Котов!
— Это я! — произнес я, не потрудившись назвать себя.
— Сергей?.. — удивился Эдуард Владимирович. — Что нибудь случилось? Откуда ты узнал этот номер?..
Говорил спокойно, но настороженно. Я представил себе, как он стоит сейчас в своем огромном, холодном кабинете и пытается угадать, что бы все это значило. Не понимает, что игра перешла в эндшпиль.
Произнес неторопливо, тоном издевательски будничным:
— Знаешь, Эдик, я передумал! Подойди к окну, мне надо сказать тебе кое-что с глазу на глаз…
В следующее мгновение, быстрее, чем я ожидал, в проеме между темными гардинами появился силуэт. Я помахал ему рукой.
— Слушай, Котов, я не буду с тобой работать, от одного твоего вида меня тошнит!
И замолчал. Рисковал, конечно — он мог бросить трубку, — но в разумных пределах. Не такой Кот человек, чтобы не выяснить, что происходит. Видеть не мог, но поставил бы миллион против пуговицы от кальсон, что его ухоженная физиономия вытянулась, а глазки-вишенки начали бегать.
— Что это значит?
Каждое из трех коротких слов Эдуард Владимирович произнес раздельно, делая между ними паузы.
Хорошему человеку почему бы и не объяснить. Я часто и с готовностью иду навстречу людям.
— Это значит, что мне сильно не нравятся ваши игры! Ты уж извини, старик, что лицемерил, хотелось получить свои деньги, я их честно заработал. Но когда стану президентом…
— Кем ты станешь?
Голову даю на отсечение, он ухмыльнулся. Что ж, мне не в лом, я повторю:
— Президентом! Неужели тебе не доложили? Гони своих сатрапов в шею, это непростительное упущение! Моей персоной заинтересовались очень конкретные люди, тебе ли не знать, что у меня есть шансы. Если в политику ломанули шпионы и шуты, мне там самое место. Народу главное, чтобы имя было на слуху, а что тому причиной, его не парит. Такая у нас, у русских, национальная специфика, на ней вы и играете. Спроси своих экспертов, они подтвердят…
Какое-то время Котов молчал, оценивал ситуацию. В его голосе появились знакомые ласковые нотки:
— У тебя температура, Сергей, надо отлежаться! Выздоровеешь, тогда все и обсудим… — но прозвучало это фальшиво, с заботой о человеке он явно переборщил. Поняв это, почти без паузы предложил: — Возвращайся, поговорим как деловые люди!
Пришла очередь помолчать мне. Из трубки между тем доносились посторонние звуки, и я понял, что Котов открывает окно. Перевел взгляд с его распахнутых створок на водосточную трубу. Место для телекамеры было выбрано идеально, качество картинки в мини-вэне не уступало игровым фильмам.
Зная, что он пристально за мной наблюдает, вскинул руку с часами.
— Поздно, Эдик, раньше надо было договариваться! Через час мои новые друзья созывают пресс-конференцию, на которой я дам согласие баллотироваться, а заодно уж объясню, что заставило меня пойти на этот шаг. А заставили меня вы! Расскажу подробно и в красках, чем вы занимаетесь и что будет со страной, если вас не остановить. Не уверен, что попаду в Кремль, но сделаю все, чтобы стереть тебя и твою свору с лица земли!
Котов заметался. Я чувствовал это кожей, но решение уже было принято, иначе не стал бы открывать окно. Надо было дать ему время, и я сказал:
— Единственное, в чем ты прав: наши люди созданы для манипулирования. Верят всему, что им говорят политические клоуны, и считают, что стабильность гниения лучше глотка чистого воздуха. Помнишь, как в свое время поднимали рейтинг самодуру? Хотя что я спрашиваю, это же был ваш проект! А каких усилий вам стоит сохранять партии власти во власти?..
Я мог бы еще о многом ему рассказать, но замолчал. Маячивший все это время в окне силуэт исчез. Двенадцать шагов! Выхватил из сейфа винтовку. Ах черт, не посмотрел, вставлена ли обойма! Двенадцать шагов. Передернул затвор…
— Все, Эдик, жги документы, заметай следы!
Повернулся и пошел по переулку, по самой его середине. Темная фигурка в желтом свете фонарей. Понаставили их, гады, не берегут электричество! Еще не поздно было побежать. Зигзагами, как заяц. Или упасть, и по пластунски к стене, там темнее. Если стреляет Котов хреново, а я сбил прицел, может, этим ему только помог? Что ж меня так трясет-то? Засунул руки в карманы, но не втянуть голову в плечи не мог. Ее надо было срочно чем-то занять. Стихами или детской считалочкой. «А» и «Б» сидели на трубе, «А» сказала — не могла, видно, больше молчать — и пропала…
Удар под левую лопатку был такой силы, что меня закрутило винтом и бросило на асфальт. Соврал, Фил, в спину Кот стреляет отменно! Звука выстрела не слышал, хотя глушителя на винтовке вроде бы не было. Ладони и щека стали мокрыми, лужа оказалась глубокой. С трудом оторвал ставшее ватным тело от земли и понесся вперед скачками. Перед глазами, как в давешнем кошмаре, мельтешила зеленая сетка. Где-то совсем рядом свистнуло, и кирпичная кладка брызнула осколками. Заскочил за угол. Всё?.. Ныла ушибленная грудь, стучало в висках, но ведь жив! Руки тряслись, как после отбойного молотка. В глотке пересохло. Прижался к стене, как к родной. Неплохо было бы взглянуть, что там происходит, но никак не мог себя заставить. Высунулся одним глазом. В ярко освещенном кабинете двигались темные фигуры…