Пойманное солнце
Шрифт:
Провожающие одеты в белые одежды. Четверо мужчин несут умершую — молодую женщину — к площади для сожжения. Безжизненное тело привязано к носилкам наподобие стула. На покойнице дорогое платье и украшения, словно она отправляется на праздник. В деревне горшечников принято сжигать мертвых в сидячем положении. Как только кто-нибудь умирает, родные покойника, пока никто его не видел, придают трупу сидячее положение.
Встреча с похоронной процессией оставляет у меня неприятное чувство. Я не люблю вспоминать о смерти и удивляюсь спокойствию Рамы. Он скорее весел, нежели подавлен, и мне хочется знать, как он относится к смерти. Я спросил, почему смерть молодой женщины не огорчила его,
Горшечники живут на склоне холма в глиняных хижинах с каменными палисадниками и утрамбованными чистыми двориками. Мастерские с гончарными кругами и чанами, полными глины, располагаются под пальмовыми навесами. Кругом никого не видно, из трубы гончарной печи не поднимается дым. Везде, где только возможно, на солнце сушатся круглые и овальные сосуды, обожженные, с цветной глазурью или сырые, предназначенные для переноски воды и хранения пищи. Рама подводит меня к жилищу деревенского старосты. Дом стоит на возвышенности. У него зубчатая, кирпичного цвета черепичная крыша и белые, покрашенные известью стены. Староста — почтенный человек с длинной седой бородой, в круглых никелированных очках. Он приветствует меня и приглашает пройти в дом, где прохладно. Мы усаживаемся на циновку. Дверь остается открытой, и я вижу за пальмами море и небо. Староста приветствует меня в своем доме и говорит, что сегодня праздник Ганапатхи — сына Шивы и Парвати.
Рама как мой переводчик робко стоит у двери. В эту деревню еще никогда не приезжали чужеземцы с той стороны океана. Из разговора мне становится ясно, что старик — не зять Балакришны, и я принимаю решение забыть о записке с зеленой точкой.
Спустя некоторое время приходят четыре горшечника — члены панчаята. Они приветствуют меня и тоже садятся на циновку. Около дома собралась группа детей и подростков, которые с любопытством заглядывают в дверь. Старая женщина приносит чай и чапати и исчезает.
От беспечности Рамы не осталось и следа, и я удивлен его неожиданным смущением. Староста предлагает мне принять участие в празднике. Сначала я хочу отказаться, но потом соглашаюсь.
После приема у старосты Рама обходится со мной с подчеркнутым почтением, и мне с трудом удается восстановить наши прежние, дружественные отношения. Он отсылает своего брата в Ковалам, чтобы тот предупредил шофера, что мы задерживаемся.
Староста предлагает мне после обеда отдохнуть в его доме, но я предпочитаю пройтись по деревне и понаблюдать за праздничными приготовлениями. Хутора горшечников, включая белый дом старосты деревни, похожи друг на друга. Здесь почти нет разницы между бедными и богатыми, выручка от гончарного производства невелика, и, если бы не клочок земли с кокосовыми пальмами и небольшими полосками полей, за который крестьяне платят аренду, их семьям пришлось бы голодать. Хижины соединены каменными пешеходными дорожками. Заборы из пальмовых ветвей окружают ухоженные дворы. Жизнь здесь чистая и простая, и страсти охлаждает равномерность будней.
Храм с прилегающим к нему бассейном расположен на просеке. Ритуалы индусов связаны с водой и ведущими к ней каменными ступеньками лестницы. Еще в Ригведе сказано: «Вода — лекарство, вода поддерживает жизнь, вода изгоняет из тела болезни».
Сегодня ветхие лестничные ступени пусты. Я слышу удары молота и вижу на мощеной улице приближающуюся к храму процессию празднично одетых людей. Это невеста со своими родственниками направляется к дому жениха. Обычно жених следует в дом невесты, но в деревне горшечников все наоборот. Рама объясняет мне, почему.
Много лет назад молодого человека, который шел со своими родителями
Свадебная процессия проходит мимо меня, и я думаю о том, что сегодня мне повстречались и печаль и радость: безжизненное тело молодой женщины — ее голова странно покачивалась на шее, — которое несли на Площадь сожжения, и молодая, празднично одетая девушка, следующая в дом жениха. Я вспоминаю о похоронной процессии, гляжу вслед свадебной, и мне становится ясно, что здесь ни одно событие не может остаться в тайне, даже запретная любовь Карутхаммы и Перикутти.
Праздник в честь Ганапатхи начинается поздним вечером. Глава деревни встречает меня перед храмом; я должен занять почетное место на возвышении. Надо мной — черное ночное небо, звезды сверкают как море белых фонарей. Я все время смотрю вверх — это море огней кажется мне непостижимым. Пролетая ночью над Дрезденом, Москвой или Багдадом, я не видел такого количества огоньков. Небо освещено светлее, чем земля; звезды — бесконечность, которую не в состоянии воспроизвести никакое искусство, а огонь керосиновых ламп на открытой сцене, сооруженной из досок, имеет свой конец.
Странные мысли приходят мне в голову, пока я сижу на своем почетном месте. Они вызваны предстоящим прощанием с Индией, которое я чувствую особенно остро в эту тропическую ночь. Прощание не грустное и не особенно радостное. Я не верю в теорию о затерянных уголках земли, не верю даже здесь, в джунглях, в деревне горшечников, вдали от авиационных и сталелитейных заводов Бангалура и Бхилаи. На этой планете все связано друг с другом, и у человека безграничные возможности для открытия этих взаимосвязей, даже если иногда для этого приходится возвратиться на тысячелетия назад.
Ожидая начала праздника, я вспоминаю события обоих моих путешествий по Индии и пытаюсь вывести какие-то простые формулы. Я никогда не считал Индию только «страной контрастов», как о ней часто пишут и говорят. Напротив, я видел, как Индия, несмотря на раздробленность страны, несмотря на войну с Пакистаном, несмотря на засуху и голод, за два десятилетия после освобождения стала экономическим фактором первостепенного значения для будущего человечества; я видел народ, который сегодня уже наряду с техническим оборудованием различных видов экспортирует электронные машины. Конечно, два десятилетия — только частичка пятитысячелетней истории Индии, но за это короткое время продолжительность жизни индийцев увеличилась с двадцати до сорока пяти лет — цифра, которая меня потрясла. Странные мысли волнуют меня в пальмовых джунглях, вдали от больших городов, и я начинаю понимать, что простых формул не существует.
Я слышу музыку барабана и ситар и вижу, как горшечники и их жены превращаются в богов и их возлюбленных; как они при свете керосиновых ламп танцуют, произнося слова из старой драмы; как пальмы и небо образуют своеобразные кулисы для любовной истории героя Рамы, который огромным усилием разламывает лук Шивы на две части и завоевывает этим прекрасную дочь короля — Ситу.
Ганапатхи, бог с головою слона, танцует как дьявол вокруг влюбленных, а прекрасная Сита гладит его по голове. Вдруг из-за куста появляется злой демон и снова исчезает. Зрители, сидящие полукругом перед сценой, тяжело вздыхают. Мой маленький друг Рама с открытым ртом следит за происходящим, а молодая женщина закрывает свое лицо сари.