Поймать волну
Шрифт:
Вдруг все в баре стали подбадривать ее. Они увидели то же, что и я. У этой девушки был характер. Она не собиралась мириться с чужим дерьмом. В конце концов, я оказался прав.
После того, как аплодисменты стихли, все стали уходить. Парни, которые избили меня, уже ушли. Вскоре остались лишь я и Пол. Я поднялся и плюхнулся на стул. Пол вытер стойку, и когда закончил, подозвал меня. Я знал, что он собирается сказать, но тот факт, что он не смотрел на меня, говоря это, и избегал моего взгляда, ранил сильнее, чем слова.
— С меня хватит. Ты здесь закончил, Кейн. Ты не приходишь в мой бар и не разговариваешь
— Хорошо, ну и нахрен это место, — сказал я, доставая из кармана бумажник. Я вытащил достаточно денег, чтобы покрыть мой счет и кинул их в него. Банкноты приземлились на пол передо мной, и я пожал плечами. Это не моя проблема.
Я встал со стула и, пошатываясь, направился к выходу. На моей рубашке была кровь, и я знал, утром у меня будут неприятности. Но мне было все равно. Мне было плевать абсолютно на все. Когда я подошел к двери, услышал, как кричит Пол. Он собирал деньги, которые я разбросал на пол.
— Эй, Кейн.
Я поднял руку и, не оглядываясь, показал ему средний палец.
— Кейн, твоя фотография Кэролин здесь, на полу.
Я остановился. Должно быть, я выронил снимок, когда бросал ему деньги. Попятился назад и, не сказав ни слова, схватил ее, крепко сжимая в кулаке.
Глава 9
Кейн
На следующее утро я проснулся с головной болью. У меня в голове словно отбойный молоток колотил по бетону.
Я перевернулся, ища Стеф, затем вспомнил, что прошлой ночью она так и не пришла. Должно быть, Пол рассказал ей, что я сделал. Каким мудаком я был. И теперь мне повезет, если после такого кто-нибудь вообще захочет со мной разговаривать.
Честно говоря, я порадовался, что Стеф не было. Конечно, время от времени я спал с ней, но после этого никогда не чувствовал себя хорошо. Я никогда не любил просыпаться рядом с ней. И всегда ненавидела себя. Когда я был с кем-то, кроме Кэролин, мне было безумно больно, и от этого я чувствовал себя куском дерьма. И то, что я использовал Стеф, не заставляло меня чувствовать себя лучше.
Я посмотрел на часы рядом с кроватью. Ровно шесть утра. Я настолько привык к однообразию своей жизни, что мне больше не надо было включать будильник. Каждое утро я просыпался на рассвете и занимался серфингом.
Мне потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к этому. В течение нескольких месяцев подъем с постели был борьбой. Возвращение в океан заняло еще больше времени.
Авария потрясла меня до глубины души. Она отняла у меня все и всех, кого я когда — либо любил. Если бы у меня хватило смелости убить себя, я бы это сделал. Честно говоря, не знаю, что удерживало меня от этого поступка. Кроме серфинга.
Я подошел к задней палубе, чтобы снять гидрокостюм с бельевой веревки. Начинался еще один прекрасный, безоблачный день, и на улице уже было тепло. Я вернулся в дом и заметил скомканную фотографию Кэролин рядом с ключами и кошельком на кухонном столе. Доказательство того, что грязный скандал прошлой ночью был не просто дурным сном.
Я разгладил фотографию и поместил ее на холодильник рядом с другими фотографиями Кэролин и ее дочери Тамары. Остановился, чтобы посмотреть на них, но быстро отошел, чтобы переодеться, прежде чем снова впал бы в уныние.
Я любил выходить на воду рано утром, большинство людей еще спали, и существовало ощущение
Когда я подъехал, на стоянке, на вершине утеса было пусто. Крутая, извилистая тропа вела вниз от скал к пляжу, но, прежде чем отправиться вниз, я пошел к своему наблюдательному пункту. Я всегда отправлялся туда перед серфингом. Здесь был клочок травы, покрытый полевыми цветами на выступе скрытой деревьями скалы. Я пошел туда и посмотрел на океан и утренний туман, поднимающийся от воды, пытаясь найти какое-то спокойствие в душе.
Воспоминания о Кэролин и Тамаре, играющих и смеющихся в полевых цветах, мелькнули у меня в голове. Девочкам здесь нравилось. Каждую неделю у нас была традиция, собрать все для пикника и прийти сюда, чтобы поужинать и понаблюдать за закатом. Кэролин была потрясающим поваром и еще лучшей матерью. Иногда она делала из полевых цветов венки для себя и Тамары. Тамара всегда смеялась, когда Кэролин делала один и для меня.
Я никогда не знал отца Тамары. Кэролин был одна, когда я встретил ее. Но я много слышал о нем.
Я слышал о том, как он сбросил щенка Тамары с двухсотфутового моста, чтобы посмотреть, что произойдет, когда он ударится об воду. Слышал о том, как он держал голову Кэролин под водой в ванной, пока она почти не потеряла сознание. Я собственными глазами видел синяки, шрамы и ожоги от сигарет на обеих, Кэролин и Тамаре.
Тамаре было четыре, когда Кэролин, наконец, решила, что больше не станет выносить оскорбления. Ей было страшно уходить, но она больше боялась за то, какой будет жизнь ее дочери, если она останется.
Однажды ночью, когда ее бывший муж напился и вырубился на диване, она забрала машину и уехала с Тамарой посреди ночи. Она ехала в течение нескольких часов и не имела ни малейшего понятия, куда бежала. Ей было не к кому обратиться и некуда идти. Это был чистый инстинкт выживания, который удерживал ее.
Она не остановилась, пока не добралась до океана.
Вот тогда я и встретил ее. Я только что закончил кататься. Был весь мокрый и нёс доску по дороге к стоянке. Тогда и увидел ее впервые. Она, словно ангел, сияла в лучах утреннего солнца, а ее маленькая дочь спала у нее на руках. Она улыбнулась мне, и в тот момент я понял, она именно та женщина, которую я искал всю свою жизнь.
С тех пор мы были неразлучны. Я помог Кэролин устроиться и начать новую жизнь здесь, в Пизмо-Бич. У нее в прямом смысле ничего не было, ни одежды, ни мебели, ни денег. Я настоял, чтобы они остались со мной, пока устраивались. Дни превратились в недели, недели в месяцы, а они так и не нашли свое место. Я хотел этого. Мне нравилось, что они живут в моем доме со мной. Все свое время я проводил вместе с этими двумя девочками. Находясь рядом с ними, я чувствовал себя целым.
Тамара быстро сблизилась со мной. Я никогда не думал, что хочу детей, пока она не пришла в мою жизнь. То, как она смотрела на меня, как смеялась, когда я бросал ее в воздух, или цеплялась за меня, когда я пытался отправить ее в детский сад, заставило меня чувствовать, словно она была моей собственной плотью и кровью. И вот как я любил ее, как будто она была моей родной дочерью.