Поющий Ландыш.Сила для Меча.Часть2
Шрифт:
– Неплохо, - оценил я.
– Согласен.
Гил обернул клинок вокруг пояса как Мастер, Сгибающий-меч. Впрочем, по эльдамальским меркам он уже давно имел этот ранг, не хватало только меча. Я почувствовал нетерпение своего сир'риса. Не может быть!
– Не спеши, Гил, - попросил я внезапно "севшим" голосом, освобождая трансформ.
Брат взглянул на меня и тут же снял свой. Казалось, его белоснежный красавец светится изнутри. Зеркальные клинки встретились, отразившись друг в друге, и на мгновение слились, полыхнув холодным огнём. Мой сир'рис признал собрата.
– Что это, ФиДель?
– изумлённо спросил Гил.
– Ничего особенного: в нашем роду появился ещё один клинок Свободной Воли.
Гил открыл рот и, не издав ни звука, уставился на свой меч. Я и сам с трудом осознавал, что произошло: впервые Перворождённый без специальной подготовки, не используя галворн, создал боевой трансформ, да ещё и наделил его Свободной Волей! И вообще мне начинало казаться, что слухи о Мастерах, создававших "разумные" мечи сильно преувеличены. Похоже, меч Свободной Воли создаёт себя сам, а Мастер лишь воплощает его замысел. Тин переводил недоумённый взгляд с меня на Гила, подгорные Мастера улыбались в усы, их глаза светились торжеством.
– Выходит, твой клинок вернул мне дар?
– спросил брат.
Клинок? Это вряд ли. Архимаг говорил, что магический блок в памяти, созданный Фаротхаэлем, снять невозможно. Но от него можно освободиться - самому. Похоже, Гилу удалось разблокировать дар. Я отрицательно покачал головой.
– Нет, Гил, ты вернулся сам, сир"рис только указал Путь.
Брат пристроил меч обратно на пояс и подмигнул мне.
– Так или иначе, а теперь мы точно раскатаем Око Света по камушку, вернее, по деревцу. Ну что, идём, командир?
Феальдины-герои
Гиллэстель
В моём распоряжении оказалась целая подгорная кузница. Это было святилище Мастеров-артефакторов, и работать здесь было честью и большой удачей для любого Мастера оружия.
– Ну, Мастер, Трайн в помощь, Барук в защиту, - сказал Дигрим.
Дангор же просто хлопнул меня по плечу правой рукой, тут же придержав левой, иначе я бы вряд ли устоял на ногах. Пожелав таким образом удачи, гномы удалились, оставив меня один на один с горном и наковальней. Раньше я часто работал с Тангарами, и со временем почти весь мой инструмент плавно перекочевал в их кузницу. Гномы не возражали: выделили мне отдельный угол и приспособили наковальню под мой рост. С тех пор здесь ничего не изменилось, даже инструмент лежал там, где я его оставил. Я собирался вернуться и продолжить работу над мечом, но не сложилось. А вот и заготовка - клинок, над которым я колдовал до своего исчезновения. Тогда я был очень близок к цели. Тогда! А сегодня я впервые за последний эльм говорил с мечом, и впервые в жизни - с мечом Свободной Воли.
Сир'рис ФиДеля вёл меня сквозь туман в моей памяти. Я понимал, что должен пройти этот Путь - долгожданный и пугающий одновременно. А когда прошёл, то вместо пустоты, которую столько лет ощущал на месте пропавшего дара, увидел сияющее ночными огнями "ожерелье" Фалас'Силля. Слегка изогнутая прибрежная полоса залива отливала расплавленным серебром, как лезвие гигантского меча. Меч? Неужели тот самый, к которому я шёл всю жизнь?! Я взял в руки незавершённый клинок. Да, ФиДель задал мне непростую задачу. Впрочем, лёгких у него не водилось - как для себя, так и для других.
Закончив воплощение, я едва стоял на ногах. Я потерял счёт времени, и сначала даже не понял, откуда в кузнице взялись гномы. Дангор усадил меня на лавку, а Дигрим сунул в руки кружку. Гадость страшная, зато силы вернула очень быстро. Гномы молча разглядывали мой лок'рис. Белоснежный красавец с зеркальным серебристым клинком сыпал искрами отражённого огня. Дигрим и Дангор вели между собой неспешный разговор взглядов и жестов. Судя по всему, меч Мастеров впечатлил. Я отставил пустую кружку и встал рядом. Мой лок"рис и сир'рис ФиДеля были похожи как День и Ночь. Кроме формы, их объединяло ещё и отсутствие украшений: мы с братом оба не терпели излишеств. Я представил благородный в своей лаконичности сир'рис брата и с изумлением увидел, как белоснежный клинок заливает глубокая зеркальная чернота. Мы втроём уставились на оружие, как две капли воды похожее на меч ФиДеля.
– Это он чего?
– хрипло спросил Данги, когда к нему вернулся дар речи.
Элутар, не может быть! Неужели....
– Т-трансформ, кажется, - споткнувшись на первом слове, неуверенно ответил я.
– Кажется? Ты чего сотворил-то, Мастер?
– покачал головой гном.
– Да погоди, Данги, - вмешался Дигги.
– Сир'рис это, только со светлым клинком. Аль не видишь?
Я потрясённо молчал. Всего пару дней назад здесь, в доме Тангаров, я советовал Ратиславу готовиться к невозможному. А насколько я был готов к нему сам? Гномы тем временем продолжали спорить:
– Нет уж, это ты погоди, Дигги! Меняющие-то форму окромя Эльдамаля нигде не родятся. Это тебе любой Мастер скажет - хошь наш, хошь ихний. Вот и смекай! А вижу я чего, аль нет - дело иное.
– Вот завсегда ты поперёк мысли влезешь, Данги!
– рассердился Дигрим.
– Я ж тебе под руку не лезу, когда ты клещами болванку из огня вымахиваешь!
Дангор озадаченно умолк.
– Вот я и говорю, - продолжил Дигги, - неважно, где, важно - кем! Гил-то наш - феальдин по рождению, Древней крови, значит. Она-то на призыв меча ФиДеля и ответила.
Дангор обошёл вокруг сияющего на тёмной ткани сир'риса, покачал головой и заметил:
– Чует моё сердце: покажет нам ещё этот красавец "своды в алмазах".
Работая над мечом, я чувствовал незримое присутствие ФиДеля и Тари, и всё же считал, что успехом я был обязан прежде всего подруге. Ведь это Тари заставила меня взглянуть в глаза прошлому и вернула брата с дороги Смерти. Поэтому, поднявшись наверх, я положил меч перед ней. Тари восхищённо ахнула, а стоявший рядом Тинтаэль даже присвистнул от удивления. Впрочем, они с командиром не особенно чтили княжеский этикет. Позволив ребятам рассмотреть оружие, я приказал мечу принять вид Ристадаля. Никогда не забуду лицо моего опасного братца, когда тот понял, что перед ним не лок'рис, а боевой трансформ! Правда, он не был бы самим собой, если бы тут же не отыгрался. Когда его сир'рис признал в моём мече собрата, пришла моя очередь ловить ртом воздух. Меч Свободной Воли! Вот они, предсказанные Дангором "своды в алмазах"! Впервые с момента возвращения в Амандор я почувствовал Силу своего дара и увидел мерцающий ореол вокруг его Источника. Пока клинок жив, мой дар будет под защитой Воли меча. Неужели наш отец пытался лишить меня всего этого, потому что знал, какое оружие я могу создавать? Я взглянул на ФиДеля и отчётливо понял: вернулся дар, вернётся и память. Возможно, мы всего в двух шагах от этого. А обсудить цели отца ещё будет время. Я пристроил меч на поясе и подмигнул брату:
– Теперь мы втроём раскатаем их Око Света по камушку, вернее, по деревцу. Идём, командир?
То, что с Тангарами спорить бесполезно, знали все, поэтому и не возражали, когда гномы стали готовиться в обратный путь. Интересно, что они собирались делать в Белегорне? Впрочем, кому-то ведь нужно будет приглядывать за Тари. Сама же она, быстро управившись со сборами, выглядела чуть отстранённой, о чём-то напряжённо размышляя. Когда мы встречались глазами, девушка успокаивающе улыбалась в ответ. ФиДель тоже казался спокойным. Если бы не его шальной взгляд, я бы решил, что так оно и есть. Брату сейчас было непросто: с одной стороны, он тревожился за сына, с другой - не мог не заметить, как изменилась к нему Тари. Я давно понял, что между этими двумя что-то происходит: стоило кому-нибудь из нас приблизиться к девушке, как в глазах феальдина загорался опасный огонёк. Тари же так старательно скрывала свой интерес к нему, что не замечал этого только ФиДель. Словом, наличие эльдамальской семьи значительно усложнило брату личную жизнь. Известие о племянниках, да ещё близнецах, ввело меня в лёгкий ступор. Обычно наши не торопятся заключать браки и, тем более, обзаводиться детьми. Исключение составляют лишь межрасовые союзы: там другие временные рамки. Но к продолжению рода Перворождённые в любом случае относятся серьёзно. С того момента, как я услышал о Зарти, мой меч и моя жизнь стали принадлежать ему так же, как и его отцу. Я ощущал боль ФиДеля как свою, потому что сам жил в постоянном ощущении потери и ничего не мог изменить.