Позабытые острова

Даниельссон Бенгт

Здесь покоится

ПОЛЬ ГОГЕН

французский художник

7 июня 1848 года

8 мая 1903 года

Цветов, разумеется, не было. Кто их принесет? Для благочестивых белых жителей долины Гоген остается «бесноватым художником». А островитяне так боятся тупапау — привидений, что на кладбище появляются только после смерти…

— Бедняга Гоген, — вздохнул художник. — Даже в могиле ему нет покоя. Какой художник может покоиться в мире под таким уродливым сооружением…

— Зато отличный вид, — возразил я.

— Да-а, — протянул он и пошел к ограде, чтобы взглянуть на океан. Казалось, он весь ушел в

свои мысли. Но вдруг повернулся ко мне:

— При первой возможности поеду домой, во Францию. Теперь я понимаю, что пытался стать всего-навсего эпигоном, подражателем. Гоген был настоящим гением. Он открыл Полинезию и новыми художественными средствами рассказал о здешней природе и людях. Стыдно думать о том, чтобы пытаться подражать ему. Ведь как ни крути, кроме имитации ничего не получится. Не всем дано быть гениями. Мое место — в парижских кварталах художников. Пусть я не создам великих произведений — я могу хоть рассказать о них. О, до чего одиноким, заброшенным я себя чувствую здесь. Гоген выдержал, потому что перед ним стояла большая задача. А я…

Бросив последний взгляд на могилу, он пошел прочь. Я последовал за ним. Мы молча спустились в поселок.

7. Веселое плавание

Больше недели пришлось мне ждать врача. Наконец он прибыл. Анализ крови показал: слоновая болезнь. Врач сказал то, чего я опасался…

— Немедленно возвращайтесь в Европу, — посоветовал он. — Там вам не грозит опасность заразиться вторично. Личинки постепенно исчезнут, обойдется без осложнений. А останетесь, рискуете заболеть всерьез. Опухоли появляются обычно через год-два после первой инфекции. Но приступы лихорадки будут и раньше. Теоретически вы и здесь можете поправиться, если сумеете избежать укусов зараженных комаров. Но это вряд ли осуществимо. Самое верное — уехать.

Болезнь художника тоже оказалась не слишком серьезной, врач не сомневался, что в несколько дней вылечит его. Наш друг снова воспрянул духом, однако твердо стоял на своем решении вернуться в Париж.

Разумеется, Мария-Тереза не меньше меня будет огорчена. Жаль так скоро расставаться с нашей мирной долиной… Но выбора нет, ведь и она, наверно, больна. К тому же мы заранее условились: уедем даже в том случае, если заболеет только один из нас. Теперь остается выяснить, когда появится шхуна, которая сможет доставить нас на Таити.

От радиотелеграфиста я узнал, что две недели назад из Папеэте вышла «Теретаи». На борту радио нет, и нельзя точно установить, где она сейчас. Где-то в Маркизском архипелаге… По словам радиста, «Теретаи» возвратится в Папаэте, как только наберет полный груз, на что обычно уходит от семи до десяти дней. Значит, скоро должна появиться… Но станет ли капитан заходить в такое глухое место, как Эиаоне? Я уже знал, что это возможно лишь в том случае, если он не набьет трюмы копрой в других долинах. И если я поспешу вернуться через горы к Марии-Терезе, мы, чего доброго, еще застрянем там.

Нет, сколько ни ломай голову, выход один: оставаться в Атуане и ждать. Когда мы плыли на Маркизские острова, капитан относился к нам очень хорошо; неужели же я но уговорю его зайти из Атуаны в Эиаоне за Марией-Терезой и нашим багажом?!

Я написал ей длинное письмо и вручил его островитянину, который возвращался в наши края, а, кроме того, на всякий случай роздал несколько копий жителям Пуамау, приезжавшим на праздник в Агуану. Мария-Тереза будет заблаговременно предупреждена и доставит вещи на берег; таким образом, капитан «Теретаи» не потеряет ни одной драгоценной минуты.

Мне собраться

несложно: две рубахи, шорты, пара обуви, записная книжка, фотоаппарат, сборник стихотворений Карин Бойе — вот и все, что я сунул в мешок, отправляясь в Атуану. У художника немногим больше. Но именно потому, что мы не были заняты приготовлениями, бездеятельное ожидание скоро стало пас раздражать. Большую часть дня мы торчали на пригорке у так называемого маяка — будки с застекленными окнами, в которой вешали керосиновый фонарь, когда ожидался приход шхуны.

И вот поздно ночью нас разбудили радостной вестью: шхуна пришла! Мы бросились к «маяку»; разумеется, именно в эту ночь фонарь не горел, смотритель забыл его заправить. Все-таки капитан вошел в бухточку, по берегам которой выстроились складские сараи, и бросил якорь в ста метрах от пристани. Дул сильный ветер, сигнальные фонари шхуны качались и прыгали так, что я невольно спрашивал себя, как будут проводить погрузку-разгрузку? Берег крутой, скалистый. Стоя на верху утеса, я слышал, как бушует внизу прибои.

Впрочем, к утру ветер стих, волнение умерилось. Переговоры увенчались успехом, капитан согласился зайти в Эиаоне, забрать Марию-Терезу и наш багаж. Но сперва ему нужно проведать два острова в северной части архипелага. Что ж, это только к лучшему: у Марии-Терезы будет больше времени для сборов. Погрузка длилась два дня, стояла хорошая погода, и мы с художником предвкушали приятное плавание. Вдруг за несколько часов до отхода судна снова подул сильный ветер. А тут еще команда напоследок основательно кутнула. В итоге посадка оказалась бурной вдвойне.

Лодочная пристань всего на метр-два возвышалась над водой, да и то лишь в тихую погоду. В шторм пристань совершенно исчезала под волнами. Между валами — ложбины, и шлюпка «Теретаи» несколько раз пропадала из виду. С большим трудом матросам удалось причалить. Чтобы шлюпку не разбило, пока идет посадка, двое что было мочи гребли навстречу волне, а третий, стоя на скале, крепко держал брошенный с лодки конец.

Пассажиры, несколько местных жителей, видно, были люди ко всему привычные. Выждав на середине крутой цементной лестницы, которая спускалась с утеса на пристань, они в нужный миг опрометью кидались вниз и, когда волна поднимала шлюпку вровень с причалом, прыгали в нее. Тут требовался точный расчет, и, надо сказать, они с честью справились с задачей, если не считать одну тучную матрону, которая поскользнулась и плюхнулась прямо в воду. Расторопный матрос тотчас выловил ее багром. Забавный случай вызвал общий смех.

Ни капитан, ни остальные члены команды еще не пришли из деревни, и мы решили пропустить один рейс. Успеем в следующий раз! И как же мы потом жалели об этом решении… Но поди знай, что матросы так напьются и что их будет значительно больше, чем мест в шлюпке!

Услышав вопли и крики на дороге, соединяющей утес с деревней, мы заподозрили неладное. А затем увидели занятную картину: пять-шесть матросов брели к утесу, до предела нагрузившись бутылками. Двое несли пятидесятилитровую бутыль, судя по всему, уже пустую. Все горланили песни, орали; если кто-нибудь падал, товарищи пускались в пляс, издавая дикие вопли. Следом семенили пять монахинь в белых облачениях, спешившие по своим делам. Они, конечно, предпочли бы обогнать захмелевших морячков, но никак не могли собраться с духом. За ними в отдалении шли капитан и местный вождь. Оба следили за тем, чтобы никто из гуляк не остался. Только кто-нибудь из матросов устраивался поудобнее на земле-матушке, вождь и капитан тут как тут — поднимали его, встряхивали как следует и подталкивали вперед.