Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
– Риточка, что же это такое? За что она нас так? Ритуша, отдай им этот журнал, я тебя прошу, отдай…
– Мам. – Рита устало обняла ее, стараясь силой своих рук остановить колотившую мать дрожь. – Нет у меня никакого журнала. Все будет хорошо. Успокойся, ладно? Просто успокойся!
Мать тряслась и рыдала еще полтора часа. В конце концов, отчаявшись успокоить ее самостоятельно, Рита набрала номер соседки Эсфири Леонидовны Розенфельд, психиатра на пенсии.
Эсфирь Леонидовна появилась в квартире через десять минут после звонка. Высокая сухощавая
– Елена, ты чего это удумала сырость разводить? Ты мне брось эту меланхолию живо! Ну, что там у тебя за вековая скорбь, рассказывай!
С этими словами старуха прошествовала в комнату к матери, держа наперевес потрепанный дерматиновый саквояж, и прикрыла за собой дверь. В следующие полчаса из-за двери доносились лишь приглушенные всхлипывания Елены Сергеевны и умиротворяющий басок железной старой карги. Рита рассеянно смотрела в окно. Во дворе трехлетняя Танечка из соседнего подъезда уныло ковыряла лопаткой почерневшие от дождей опавшие листья. Сосед Гриша методично обшаривал урны в поисках пустых бутылок – надеялся, бедолага, наскрести на опохмел.
Значит, долбаная тетя Глаша все же ее рассмотрела, соображала Рита. И не преминула настучать. Ясное дело, доказать им ничего не удастся. Впрочем, они и доказывать не станут, выпрут из школы по совокупности прегрешений. Да и хрен бы с ними, не пропаду. Только бы мать как-нибудь заболтать, а то ведь опять схватит какой-нибудь реактивный психоз на почве переживаний.
Надо было все-таки не полагаться на этих долбоклюев, а идти за журналом с Маратом. Ну, потеряли бы лишний день, зато сделали все наверняка. Марат бы не подвел. Из кожи вон вылез бы, а задержал сторожа во дворе. Марат, он…
– Ну, что ты там стоишь как памятник Ришелье? – гаркнула за спиной бесшумно появившаяся в комнате Эсфирь Леонидовна.
Рита обернулась, и старуха показала ей ампулу и шприц.
– Спит твоя многострадальная мамаша сном праведницы. Вколешь ей еще дозу через 12 часов. Справишься?
– Чего бы нет, – дернула плечами Рита. – Первый раз, что ли.
Соседка принесла с кухни чистую тарелку и аккуратно разложила на ней все необходимое для укола. Затем уселась на стул и выудила из помятой пачки «беломорину». Зажала кривыми искореженными пальцами спичку, чиркнула о коробок и пустила облако голубого дыма.
– Ты и в самом деле сперла этот журнал? – Эсфирь Леонидовна вскинула лохматые седые брови.
– А вам-то что? – огрызнулась Рита. – Или хотите на педсовете против меня свидетелем выступать?
– Маргарита, иди в жопу! – доброжелательно посоветовала старуха. – Просто интересно, зачем он тебе понадобился? Неужели тебя дома за плохие отметки ремнем охаживают?
Рита, не сдержавшись, фыркнула. Представить себе мать, гоняющуюся за Ритой по квартире с ремнем, было настолько нереально, что вспыхнувшая в голове абсурдная
Рита неопределенно повела подбородком и ответила:
– Просто так… скучно было.
Эсфирь Леонидовна кивнула и скривила губы:
– Ишь, Печорин Калужской области. Острых впечатлений, значит, ищешь? Или, может, хочется быть вожаком в компании, а? Зловещая репутация, власть над юными сердцами, мм? Наверняка ведь тебе нравится какой-нибудь поц, из ваших, вот ты и стараешься?
Маргаритины глаза угрожающе сузились:
– Ну а если и так, то что? – нехорошо усмехнулась она.
– Жалко. Умная девка, а тратишь жизнь на всякую хреновину! – отрезала старуха.
– Можете дать добрый совет, чем мне другим заняться? – с вежливой издевкой уточнила Рита. – Взяться за учебу, окончить школу с медалью – и что? Пойти убиваться на кирпичку за гроши? Или нарожать стадо сопляков и варить им щи?
– Добрые советы – не мой профиль, – презрительно возразила старая психиатриня. – А заняться ты могла хотя бы своей писаниной. Можешь не сверкать глазами, твоя мать – то еще трепло. Твое счастье, что из собеседников у нее только я. В чем ты совершенно права, так это в том, что здесь твои литературные начинания задаром никому не нужны. Или, может, скажешь, что вся твоя компания – ярые почитатели твоего таланта?
Рита отвела глаза, и Эсфирь Леонидовна победоносно кивнула.
– Именно что! Они и не знают про твои упражнения, потому что в вашей среде кропать ночами в блокнотик – недостаточно брутальное увлечение. Но, детка, мир, к счастью, не ограничивается нашим замшелым городишкой. Тебе уезжать отсюда нужно. Но пока что твои экзерсисы ведут к тому, что двинешься ты отсюда совершенно не в ту сторону. Скорее всего, куда-нибудь в сторону колонии для несовершеннолетних!
– Да бросьте, никогда я отсюда не свалю, – отмахнулась Маргарита. – У меня вон, – она мотнула головой в сторону соседней комнаты, – отягчающие обстоятельства покруче малолетнего ребенка. Я уеду, так она совсем вставать с кровати перестанет.
Старуха ткнула бычком в пепельницу и поднялась со стула.
– Кто хочет, ищет способ, кто не хочет – причину. Жертвенность – хорошая черта, но совсем не твоя, деточка. У тебя вся жизнь впереди, и будет очень обидно по-глупому ее просрать.
Соседка помолчала и добавила уже мягче:
– А за матерью твоей, если решишься, я присмотрю. Я-то, старая жопа, отсюда, к сожалению, никуда уже не двинусь. Лет столько, что и говорить неприлично – столько не живут.
Эсфирь Леонидовна прошаркала в прихожую, на пороге еще раз обернулась:
– Значит, запомнила? Еще один укол через двенадцать часов. И постарайся все-таки оградить Елену от этих школьных климактерических сук. С ее анамнезом ей общение с ними категорически противопоказано.
4
Марат ждал Риту позади школы. Осенний ветер гонял по двору дребезжащую пивную банку. Набрякшее небо цеплялось лохматыми краями за школьную крышу. Казалось, вот-вот начнет сыпать снег. А ведь только две недели назад, когда провожали Руса, было еще тепло.