Пожар надвигается
Шрифт:
Пресыщенные монголы ушли в степь.
Покорив Китай, Чингисхан начал готовиться к походу на хорезмшаха Мухаммеда. Сил не хватало, и он потребовал помощи от тангутов. Но император Си Ся ответил с дерзким вызовом: «Тебе нужны новые земли, сам и воюй, а нет сил – не называй себя великим ханом!». Оскорбление было столь велико, что Чингисхан поклялся отомстить.
Возвратившись весной 1225 года из похода на хорезмшаха, Чингисхан решил мощным ударом стотридцатитысячного войска разом уничтожить государства тангутов и, с тыла, продолжить вторжение в разорённую, но ещё существующую империю Цзинь.
Тангуты
Видя усиление тангутов, монгольские тумены, оставленные Чингисханом для войны с чжурчженями, вторглись в Си Ся, но были наголову разбиты и отброшены.
Тангуты начали искать союзников среди покорённых монголами степных племён – многочисленные лазутчики вели переговоры с уйгурскими вождями, чьи владения, богатые города Хотан, Бишбалык, Бейтин, стремительно приходили в упадок – уйгурские мужчины своей кровью добывали монголам новые завоевания, хозяйство разрушалось, многолюдные районы вокруг озера Лобнор теперь были пустынными пастбищами.
Стремясь отрезать тангутам выход в Уйгурию, корпус монгольской конницы, оставленный Чингисханом сохранять порядок в Монголии, осадил город Шачжоу. Простояв бесполезно месяц у стен, монголы вернулись в степи.
В феврале 1225 года Чингисхан отправил к Дэ-вану посольство, требуя прислать к себе своего сына в качестве заложника. Дэ-ван отказался.
В марте была предпринята ещё одна попытка объединить силы тангутов с недовольными властью Чингисхана племенами – Дэ-ван принял у себя Шилгаксан-хону, сына хана разгромленных найманов. Но было поздно – в ноябре 1225 года Чингисхан повёл бесчисленные тумены в Си Ся.
Движение войска было остановлено из-за болезни Чингисхана – он упал с лошади, во время охоты, и сильно расшибся.
Проболев всю зиму, только весной 1226 года он пересёк границу тангутского государства в низовьях реки Эдзин-гол. После кровопролитной осады и штурма, был взят город Хэйшуй. Тангуты потеряли несколько десятков тысяч убитыми.
Монгольское войско, широким потоком, как всепожирающая саранча, двигаясь вверх по Эдзин-голу, вышло в предгорья Наньшаня. Здесь Чингисхан устроил свою ставку, откуда, пережидая жару, посылал отдельные тумены на разграбление ближних округов.
В июне 1226 года, после упорной осады, повлекшей громадные потери среди монгольских воинов, пал город Сучжоу, за что все жители были уничтожены, а город превращён в развалины.
В декабре монгольское войско переправилось через Хуанхэ на восток страны.
У Линьчжоу стотысячная тангутская армия встала на пути туменов и, фланговым ударом, опрокинула монгольскую конницу. Чингисхан личным примером сумел остановить тумены, заставив сражаться. Потеряв тысячи воинов, монголы сумели переломить ход битвы и разгромить тангутов. В Линьчжоу была устроена страшная резня.
Больше обороняться было некому – пусть к столице Си Ся Чжунсину был открыт. Чингисхан осадил город, отделив часть сил для облавы уцелевших тангутских крестьян. Вся страна была усеяна костями убитых.
В Чжунсине правил князь Сянь, сменивший умершего Дэ-вана. К лету 1227 года тангутского государства уже не существовало – города и селения лежали в развалинах, жители были поголовно перебиты или угнаны в рабство. Держался только Чжунсин.
Чувствуя приближение смерти, Чингисхан обещал Сяню сохранить жизнь, если он сдаст город. Тангуты попросили месяц отсрочки, на что последовало согласие. Умирая, Чингисхан велел убить всех жителей Чжунсина. Пока не открылись ворота города, смерть Потрясателя Вселенной держалась в секрете. А, когда ворота были отворены, монголы вошли в город и вырезали всё живое, залив улицы реками крови…
Аян с полусотней остановились на отдых у развалин Чжунсина.
Этот район, до сих пор, был заброшен, но китайские крестьяне начали селиться у стен в камышовых мазанках. Полусотник Ниюй, взяв десяток воинов, налетел на китайский посёлок, в надежде разжиться мясом – за время пути по безлюдью, питались одним сухим хурутом. Китайцы разбегались или падали на колени и выли в голос. Воины стегали их плетями, рыскали по лачугам.
Аян слышал вопли, но не обращал внимания, был задумчив. Может, правда, добудут несколько овец, и можно будет поесть мяса. Издали неслись дурные крики женщин – молодые воины решили позабавиться. Это Аяну надоело, и он отправил к Ниюю воина, чтобы последний немедленно внушил китайцам – или они прекратят орать, или их вырубят. Через некоторое время примчался Ниюй, спрыгнул с лошади, бросил под ноги связку курей со свёрнутыми головами.
–Ни одной овцы! Живут, как крысы, – недовольно пробурчал он, поманил к себе воина-баурчи, отвечающего за приготовление пищи, повелел отварить курятины для Аяна, остальное пустить на суп воинам.
После сытной еды, Аян растянулся на войлоке, подложив под голову ладони, смотрел в небо. В посёлке китайцев всё успокоилось – китайцы разбежались, и их не было видно. Воины, не успокоившись, периодически наезжали на опустевший посёлок, умудрялись находить какое-то добро, прятали в седельные сумы.
Он Чжунсина снова ехали пустынным безлюдьем. Встретили людей только в Уйгурии. В некогда многолюдной и богатой скотом области, лишь изредка попадались юрты кочующих семей.
Аян ехал мимо, не задирая жителей – уйгуры считались коренными подданными Великого Монгольского ханства и, за произвол могло последовать суровое наказание.
Дав воинам несколько дней отдыха у Турфана, дальше ехали проторенной почтовой дорогой через земли улуса Джучи в ставку Бату.
Орду Бату за лето откочевала в долину реки Иргиз, в предгорья Мугоджара. С неба уже не раз вперемешку с дождём валила снежная крупа. Было холодно.
Аян появился в ставке хана, когда того не было – он уехал охотиться. Войско улуса готовилось к большому походу, и монгольские сотники и тысячники обучали кыпчакские отряды беспрекословно выполнять повеления и соблюдать законы монголов. Облавная охота, когда по многу суток воины не слезали с сёдел, спали на земле и снегу, ели только хурут или не ели вообще, закаляло и делало войско послушным и управляемым.
В орду хозяйничал Берке.
Аян передал слова Тулуя, обращённые к Берке. Тот выслушал, глядя в пол своей юрты, кивнул, потом, вздохнув, посмотрел на Аяна, улыбнулся.