Пожарский 4
Шрифт:
Кош ввязался в бой с Хэби, а мы раскатали по камням императорский дворец, придётся им строить новый. Но я не раскаиваюсь, честное слово. И Кузьма принудил императора подписать поражение и вассальный договор, по которому Ниппон-кокку переходила под вечный протекторат Русского Царства. И в знак вечного мира русский царь берёт в жёны ниппонскую принцессу.
— Не расстраивайся, дедуля, — сказал он напоследок. — Мой сын вырастет и станет величайшим правителем Ниппон-кокку, какого ещё мир не видывал. Пока что можешь наведываться в гости, покачать внучкана коленках. А твоя дочь — больше не твоя печаль.
Дальше
Сатоми грустно смотрела на Кузю и говорила:
— Всё зря. Я всё равно умру, пророчество не обмануть.
Но Кош, который уже успокоился и перестал выглядеть как ходячий ужас, с видом доброго доктора похлопал её по ладошке:
— Даже если вы умрёте, милочка, это ненадолго. Я обещаю.
И так и вышло. Сатоми умерла, отдав новорождённому младенцу всю свою силу до капли. И Кош, готовый к такому повороту, очень спокойно влил ей в рот несколько капель живой воды, подготовленной и ожидающей у изголовья.
— Считаем до трёх, — негромко прокомментировал он свои действия. — Раз, два, а вот и вы, моя дорогая! Держите вашего ребёночка. Можно начинать кормить, а я пока впущу вашего нетерпеливого мужа.
Любуясь на идиллическую картину, старый архимаг спросил:
— Вы уже придумали имя вашему первенцу?
Молодые супруги переглянулись, и Кузьма ответил:
— Мы решили назвать в честь дедушки. Дмитрием.
ВСЁ СКРЫТОЕ ОТКРОЕТСЯ
Пять лет спустя
Маленькому Митьке скучно было стоять и слушать, как отец вместе со своими друзьями обсуждают события, которые, по его глубокомысленному мнению, были «делами давно минувших дней, преданьями старины глубокой». Куда интереснее выхватить свой маленький меч и отважно броситься рубить крапиву, выросшую выше человеческого роста. Жгучие стебли валились под ноги неровными рядами, заставляя маленького воина отскакивать и уворачиваться, иной раз рассекая их на несколько частей.
Вдруг меч налетел на что-то твёрдое и незаметное в густых зарослях, бздынькнул… Мальчик растерянно смотрел на обломок в своих руках. Отчаянно хотелось плакать. И что сказать отцу, когда он спросит?..
— Так не честно! — обиженно сказал Митька крапиве.
— А наскакивать на беззащитных — честно? — неожиданно ответила крапива.
— Ты можешь говорить? — потрясённо спросил мальчик у зелёных стеблей.
— Можно подумать, — проворчал голос, — с тобой никто и никогда не разговаривал!
— Трава — никогда! — честно ответил Митя.
— Трава! П-ф! И откуда вас берут только, недорослей?! Ума-то не хватает заглянуть поглубже?
Дмитрий попробовал отодвинуть обломком меча злую поросль, зашипел, обжёгшись, стянул рукав рубашки пониже, чтоб лучше защитить руку, и принялся дёргать наглое растение, помогая себе обрубком клинка. Вскоре показалось то, что Митька поначалу принял за палку с привязанными к ней верёвочками, и только расчистив пятачок, окончательно осознал ошибку. Это был меч. Очень старый и неухоженный меч в подгнивших кожаных ножнах. Торчащий из камня едва ли на треть.
— Опа!
— Это что — вместо «здрассьте»? — сварливо спросил меч.
— Здорово, коли не шутишь, — почти взрослым басом парировал Митька. — Кто ж тебя так затолкал?
Меч помолчал. Тяжко вздохнул.
— Те, кого я считал друзьями.
— И ты не сопротивлялся?!
— Поверь, малыш, они были гораздо сильнее.
— Я не малыш! — возмутился мальчик.
— О, конечно! Прости, великий воин!
— И нечего ёрничать. Уйду вот…
— Нет, погоди! — меч очень соскучился по людям и был рад даже такому собеседнику. — Давай лучше познакомимся. Меня зовут Экскалибур, а тебя?
— А меня Митя, — великодушно согласился остаться мальчик. — А чего ты никого не позвал на помощь? Ну, потом, когда враги ушли?
— Ну… Во-первых, мне всё равно вряд ли кто-то поможет, поскольку на меня наложено заклятье. А во-вторых… во-вторых, я был стянут ремешками и не мог говорить. А ты их разрубил, спасибо тебе. Может быть, твои родители смогут устроить так, чтоб меня забрали отсюда хотя бы с этим камнем? Я знаю множество саг и занятных историй и мог бы вести интересные беседы с тобой или твоими друзьями…
Мальчик оглянулся на забор, за которым остались взрослые.
— Я спрошу. А что за заклятье?
— Очень сильное! Человек, который извлечёт меня из этого заточения, должен, как минимум, иметь в себе…
— У-у, да это задачка для дураков! — засмеялся мальчик и выдернул меч, оставив в камне ножны. — Зачем нам это гнилое старьё, да? А ты, оказывается, тоже обломанный. Ну, ничего, дядя Микула тебя живо починит!
— … каплю божественной крови… — растерянно закончил свою тираду меч. Если бы у мечей были челюсти, то сейчас этот важный предмет анатомии валялся бы где-то на полу. Экскалибур чуть повернулся в руке мальчика и потрясённо уставился в его лицо: — А что, так можно было?!!
— А ты видишь какие-то аргументы против? — мальчик довольно засмеялся и побежал на улицу: — Папа! Папа! Посмотри, кого я нашёл!!!
Основной эмоцией толпы была… брезгливость. Какой позор… Лучше бы торчать и дальше в безвестности, зарастая лопухами.
Однако мальчика интересовало мнение лишь одного конкретного человека.
Высокий мужчина обернулся, и Экскалибуру стало мучительно стыдно, что он предстаёт перед своим давним соперником в столь неприглядном виде. Но тот вовсе не стал злорадствовать! Лицо его исказилось сочувствием. Кузьма Дмитриевич подхватил обломанный клинок и бережно осмотрел:
— О, боги, Эксик, что они с тобой сделали!
В голосе сломанного меча прорезались почти рыдания:
— Кузя!.. Кузенька! Разве ж я мог подумать, что только ты меня поймёшь?! Прости меня, дурака… — Экскалибур отчётливо шмыгнул носом. — Они оставили меня ржаветь… Сказали, что я уже несовременны-ы-ый…
— Глупости! — возмущённо воскликнул Кузьма. — Мы покажем тебя нашему мастеру. Он умеет исцелять артефакты.
— Но ты должен будешь поклясться, — Митька строго нахмурил брови, — что никогда-никогда не станешь действовать против Русской Империи и не будешь причинять вреда её подданным. Такое условие. Я бы вообще предпочёл, чтобы ты принёс клятву верности Русской земле и нашему роду — в конце концов, это я тебя спас — и поступил бы ко мне на службу. Но, боюсь, это будет расценено как манипуляция артефактом в бедственном положении.