Пожиратели огня
Шрифт:
— Бога ради, не вздумай этого делать! Мы не принадлежим себе в данный момент!
— Не беспокойтесь, я ничего не сделаю без вашего разрешения!..
— Боже мой! Да это молодой атташе русского посольства, он, вероятно, отправил в министерство доклад о Невидимых, и теперь эти негодяи мстят ему.
Между тем Иванович достал из кармана часы, показал их осужденному и затем спокойно положил их на камин.
— Я бы, кажется, отдал десять лет жизни, чтобы спасти этого молодого человека! — проговорил Люс.
— А я охотно бы отказался от ожидающих меня ста тысяч, если бы только мог вырвать его из их когтей!
— Но, в сущности, — продолжал Люс, как бы внезапно озаренный новой мыслью, — ведь мы видели все, что нам нужно было видеть: Ивановича, генерала и их трех пособников, вероятно, тех самых, которым поручено расправиться с графом и капитаном; все они налицо; и теперь как раз момент действовать. Ты оставайся здесь, а я сбегаю за подкреплением.
— Мои товарищи как раз недалеко: полицейский пост всего в нескольких шагах на бульваре!
— В уме ли ты? Или ты еще не знаешь этих людей? Против регулярной полиции у них все меры приняты: в момент появления полиции они выстрелом из револьвера разнесут голову пленнику, чтобы тот не мог ничего сказать, затем двое из них набросятся на двоих остальных, на своих начальников; полиция будет довольна тем, что ей удалось спасти двух из них, русского полковника и американского генерала, а Фролер и Люс должны будут поплатиться за эту штуку. Однако ты заставляешь меня терять время, тогда как для жизни этого несчастного дорога каждая секунда. Попытаемся же его спасти! Ты оставайся здесь и, что бы ни случилось, не спускайся с дерева; здесь тебя никто не заметит… Мне придется промешкаться довольно долго; только бы найти карету.
— Загляните в бюро Пигали; там всегда есть запряженные кареты; бегите с Богом; вернувшись, вы застанете меня на этой самой насести!
Люс тихонько сполз с дерева, в два прыжка очутился в кустах и исчез из виду. Едва только он успел скрыться, как Иванович, очевидно не считавший излишней никакую предосторожность, подошел к окну и стал внимательно вглядываться в темноту. Убедившись, очевидно, что все обстоит благополучно, он отошел от окна и принялся ходить взад и вперед по комнате, как бы выжидая назначенного им самим срока. По временам он останавливался перед доном Хосе и о чем-то горячо говорил с ним, сопровождая свою речь энергичными жестами, означавшими протест или отрицание.
— Уж не просит ли негр пощады для несчастного? — подумал Фролер.
Между тем, пока товарищи разговаривали, трое приспешников, которых по типу лица можно было принять за разбойников, забавлялись тем, что запускали свои громадные ножи в закрытую дверь, на которой было грубо намалевано изображение человека в натуральный рост, причем делали это с такой ловкостью, что ножи их каждый раз вонзались в область сердца.
Несчастная жертва Невидимых была бледнее мертвеца. Чего только не переживал в эти минуты несчастный молодой человек, которого заманили сюда какой-нибудь хитростью! За ним предательски заехал кто-нибудь из друзей, и он поехал с ним в бальном наряде, улыбающийся, с цветком в петлице, как о том свидетельствовали его фрак, сорванный в пылу борьбы, и белый цветок камелии, растоптанный на полу в нескольких шагах от него… И знать, что никто не придет его спасти, что он должен умереть здесь, как в глухом лесу, думать об отце, матери и обо всех, кто ему дорог и кому он мил, считая минуты и секунды… Умереть так на 25-м году жизни, когда все еще манит вперед, все радует и веселит… умереть в полном расцвете сил и жизни! Нет, это так ужасно, что никакое перо не в силах описать.
Но вот один из палачей по приказанию Ивановича приблизился к несчастному. У Фролера похолодели руки: неужели уже настал час казни?
Нет, палач был безоружен; он просто развязал и освободил правую руку несчастного, затем придвинул к нему маленький столик и положил лист бумаги, потом поставил чернила, перо и свечу и спокойно отошел в сторону.
«Ах, что за счастливая мысль пришла этому бедняге, — подумал Фролер, — он, очевидно, просил позволить ему написать последнюю волю! Пусть он только хоть четверть часа пишет, и Люс успеет вовремя подоспеть к нему на помощь».
Молодой человек взял перо, но когда он попробовал начертать несколько слов, то рука его так сильно дрожала, что он сам не в силах был разобрать того, что выходило из-под пера.
Иванович равнодушно пожал плечами и отдал палачу какое-то приказание, которое тот собирался уже исполнить; но несчастный умоляющим жестом поднял руку, и палач по знаку Ивановича отошел в сторону.
— Да пиши же, пиши как можно дольше; в этом твое спасение! — хотел бы ему крикнуть Фролер; он был один, но охотно рискнул бы жизнью, чтобы спасти несчастного, если бы не был связан словом повиноваться Люсу и если б не сознавал, что его вмешательство будет бесполезно.
Между тем время шло; молодой человек все еще писал, слишком медленно и долго для Ивановича и палачей, которые начинали уже терять терпение, слишком быстро для Фролера, который желал бы потянуть это время подольше. Наконец Иванович подошел к столику и хотел вырвать бумагу из-под руки бедного юноши, но на этот раз ему воспротивился негр, поднесший часы к его глазам, вероятно, в доказательство, что дарованный срок еще не истек. Но, очевидно, осталось уже не много минут, так как палач, засучив рукава и вооружившись своим широким ножом, встал позади молодого человека, который в этот момент, судя по движению руки, подписывал свое имя под своей последней волей. Двое остальных бандитов, удалившись на мгновение в соседнюю комнату, вышли оттуда, неся черный гроб с большим белым крестом на крышке, и поставили к ногам осужденного.
— Ах, негодяи, негодяи! — воскликнул Фролер, невольно хватаясь за свой револьвер, и закрыл глаза, чтобы не видеть рокового удара.
Когда спустя минуту он раскрыл их, то сцена совершенно изменилась. Трое негодяев подняли жертву со стула и теперь не только связали ему руки и ноги, но еще и обмотали его веревкой с ног до, головы, как мумию, после чего по знаку Ивановича положили его в гроб и, накрыв крышкой, стали заколачивать. Первый удар молота проник в самое сердце Фролера, так что он едва удержался на дереве.
— Боже мой, — воскликнул он подавленным голосом, — эти звери хотят зарыть его живым!
Но что же делал в это время Люс? Где он пропадал?
XIII
Покинув притон на Монмартре, Люс поспешил к извозчику, на которого указал ему Фролер.
Здесь он потребовал экипаж и пару лучших лошадей из всей конюшни; благодаря обещанным пяти франкам на чай спустя семь минут он уже несся по направлению к улице Св. Доминика, где рассчитывал захватить таких ценных и дюжих союзников, как Дик, канадец, и гигант Лоран.