Поживши в ГУЛАГе. Сборник воспоминаний
Шрифт:
Князь Святополк-Мирский, известный пушкинист, литературовед, читал лекции о Пушкине и Байроне, цитируя на память целые страницы из их произведений. Образованность этого человека была так высока, что он читал курс английской литературы в лучшем английском учебном заведении — Оксфордском университете. В Советский Союз он приехал по приглашению советского правительства (тов. Сталина) и через короткое время был посажен.
Не имея рабочей специальности и физических навыков, на Колыме он использовался на тяжелых работах, голодал, в качестве доходягипопал на дорожные работы
Был еще один старик — астроном из Пулкова. Фамилии его я не помню, он был специалистом по малым планетам и рассказывал много интересного о Солнечной системе: своими трудами он был хорошо известен за границей. Это его и погубило: в 1935 или 1936 году один его немецкий почитатель открыл очередной астероид — и назвал в честь своего учителя его именем. За такую «связь с заграницей» ему дали 5 лет.
Один крупный геолог (фамилии не помню) интересно рассказывал о «кладах» земли, рудах, горах и т. д.
Много было врачей, в том числе и очень крупные специалисты; отдельными, обособленными группами держались кадровые военные.
Основную массу контриков составляла средняя интеллигенция и крестьяне-«семипроцентники», попавшие в счет выполнения плана сталинской нормы на наличие у нас 7 % кулаков и подкулачников. Некоторых из них хватали прямо в поле или дома — сразу же после прихода с работы: они были в рваных соломенных шляпах и самодельных чунях; холщовые брюки и рубашка под поясок часто составляли их единственную одежду.
Я тогда еще не представлял себе масштабов разорения деревни, уничтожения крестьян-тружеников. Это безумие началось еще в 1930 году; даже в Москве ощущали недостаток продуктов, а по всей России был настоящий голод. На Украине дело доходило до людоедства. И вплоть до наших дней — Россия уже не может себя прокормить!
Глава 8
На Колыму в трюме парохода
На пароход нас грузили в темноте, и погрузка, видимо, продолжалась всю ночь. Сначала нас загнали в трюм какой-то железной шаланды, которая подошла к борту океанского парохода. Здесь по наружному мостику мы поднимались на палубу и распределялись по трюмам.
Я попал в нижний этаж носового трюма; место было на нижнем ярусе нар, в самом носу судна. По оба борта судна — где корпус от носа начинал расширяться — и в середине были построены грубые деревянные нары в четыре и пять этажей. Пол деревянный, трюм освещается тускло горящими электрическими лампочками. В трюм ведет одна крутая наклонная железная лестница, которая выходит в люк, расположенный в полу верхнего трюма. Этот трюм также оборудован нарами и полон заключенных. Около люка стоит лагерная охрана — назначенная из заключенных, как правило, уголовников; их задача — никого не выпускать из нижнего трюма в верхний. Из верхнего трюма видно светлое пятнышко — люк на палубу, к которому ведет своя лестница. Выход охраняется вооруженной винтовками охраной.
Высота каждого трюма — почти с двухэтажный дом. Никаких иллюминаторов, воздух проникает только через люк из верхнего трюма в нижний. Что это значит, мы скоро узнали.
Люди разбиты по десяткам. В обязанности десятника входит получение пищи и воды. Уже на Колыме мы узнали, что перевозкой арестантов занимались четыре-пять пароходов, каждый из которых привозил от трех до пяти тысяч заключенных за каждый рейс, начиная с мая по ноябрь месяц. За месяц судно успевало сделать два рейса.
Нас вез пароход «Кулу» — около четырех тысяч заключенных. (В некоторые рейсы он брал свыше пяти тысяч человек.)
Утром нам выдали по куску соленой кеты-горбуши и порцию хлеба. Я, как архангельский житель, знал, что соленую рыбу нужно есть осторожно, однако голодные люди, несмотря на мои советы, набросились на нее с жадностью. Скоро все почувствовали страшную жажду. Воды полагалось по поллитра, однако получить эту порцию смогли далеко не все. За водой отправлялся десятник с жестяным банным тазом по лестнице, через верхний трюм и к выходу на палубу, где охрана наливала ему воду из шланга. Вниз он должен был спускаться по крутым лестницам, держа в руках таз с водой. Даже в нормальной обстановке это было трудно, кроме того, мешала качка. При спуске же из верхнего трюма в нижний с боковых нар, примыкающих к лестнице, с кружками набрасывались уголовники, черпали драгоценную воду, проливали ее, и донести воду до своей десятки не всегда удавалось. Около лестницы, когда появлялся очередной таз с водой, разыгрывались безобразные сцены драк — звериная сущность человека обнажалась полностью.
К концу дня некоторые дошли до того, что лизали лужицы воды, пролитые во время драки у лестницы, с грязного пола. Отовсюду слышались стоны, крики, ругань. Кто-то истерически плакал.
К вечеру началась качка. Мы были уже в Японском море. Большинство никогда не плавали на морских судах, и их быстро укачало — в первую очередь тех, кто лежал на верхних ярусах нар и в верхнем трюме. Их неудержимо рвало, и блевотина летела вниз, часто на головы обитателей нижних нар. К концу дня нам разрешили получить еще по пол-литра воды — это было легче, так как большинство уголовников лежали пластом и не могли вырвать у нас воду.
В уборную выводили два раза в день. Уборные были устроены на верхней палубе в виде деревянных навесов, висящих вдоль борта судна над водой. Они страшно раскачивались, а внизу были видны холодные волны с белыми барашками.
Ночью стало сказываться отсутствие вентиляции. Воздуха в трюме, где людей было набито полным-полно, не хватало; гниющие отбросы, блевотина, запах грязной одежды и портянок создавали очень тяжелую атмосферу. Чтобы глотнуть хоть немного воздуха, нужно встать около лестницы, но там было мало места, люди загораживали свободный доступ воздуха, и в трюме становилось все более душно.
Некоторые теряли сознание. Особенно плохо пришлось больным астмой, простуженным, сердечникам и т. д. Большую часть времени мы проводили в полусне или в полузабытьи. Когда на другой день выдали очередную порцию соленой рыбы, к ней почти никто не притронулся. На третий день утром обнаружили несколько покойников. Убирать их не разрешили, соседи сволокли их на пол, под нары, и во время качки они перекатывались по полу, от борта к борту, нелепо цепляясь окоченевшими руками и ногами за стойки нар.