Познай себя, юная ведьма!

Овергейс Килук

Неудивительно, что на заутрене появлялись в основном самые молодые послушницы. Впрочем, бывали и исключения, как упомянуто. Имелись послушницы с «преимуществами». Обычно они узнавали некую маленькую тайну старших сестёр и пользовались знанием на своё усмотрение.

Представить только, некоторые «бдящие» по ночам, на самом деле… Впрочем, то всё наветы, а мелкие проступки молодым и много знающим прощались по доброте душевной и в целях общего поднятия морального духа. Агнета, наверное, могла бы кое что рассказать, но сейчас

ведь утро, а зачем ночные тайны раскрывать утром? Сироте важно быть внимательной с выбором что и когда говорить.

Вместе с тем никогда такого не случалось, чтобы Агнета оказывалась в числе «монахинь с преимуществом». Не любили её отчего-то, причём и пожилые, и средние, и молодые. Сложно сказать, почему не пробуждала симпатий Агнета, но держали её в чёрном теле.

Сегодняшняя дорога всеобщей нелюбимицы началась удачно. Но дальше идти следовало с осторожностью, особенно не попадаясь на глаза смотрительнице крыла или другой важной персоне. Вообще лучше бы стать мышкой и прошмыгнуть к настоятельнице через ход под полом или дырочку в стене.

Агнета иногда мечтала обрести способность обращаться в мелких животных. Она слышала, что в далёких землях волшебницы обладают таким даром. Она, правда, не очень понимала, куда денется размер тела, если даже она сможет стать мышью. Мышь же размером с саму Агнету вряд ли бы смогла прокрасться незаметно.

В любом случае обращаться ни в кого, кроме себя Агнета не умела. Поэтом приходилось полагаться на другие умения, вроде тех, что она показала при встрече с сестрой Патрицией. К сожалению, не во всех случаях такие умения помогали. Не спасли они Агнету и в это утро.

– Смотрю на тебя и сразу вижу – греховодница!

Голос раздался как будто ниоткуда. Агнета вздрогнула и увидела сестру Элизу, выглядывавшую из двери кельи в коридор. «Ну вот, – подумала девушка, – везение моё, кажется и кончилось. Чего бы ей не отлучиться, скажем, в туалет? Он во дворе, вот и отвлеклась бы от слежки за благочестием других сестёр»

– Здравствуй, сестра Элиза, – проговорила Агнета.

Она попыталась сказать приветствие на ходу и проскользнуть дальше по коридору. Проворная Элиза схватила молодую послушницу за рукав рясы и притянула к себе.

Попытка Агнеты быстро освободиться к результату не привела. Пришлось остановиться, потупить взор и подойти к сестре, желавшей установить общение. Выхода сейчас не обнаруживалось, приходилось подчиниться.

– Отчего не предаешься святой молитве, а бродишь по коридорам?

В голосе Элизы звучала строгость. Агнета невольно вздрогнула, не найдя, что сразу ответить.

– Молчишь? Видно, поймала я тебя на деле греховном, вот и ответить ничего не можешь!

– Что ты, что ты сестра, – ответила Агнета. – Вызвала меня мать-настоятельница, спешу к ней…

– Думаешь, поверю тебе хоть капельку? Все твои грязные помыслы вижу насквозь! Не родилась ещё та потаскуха, которая обвела бы вокруг

пальца сестру Элизу.

– Вы очень проницательны, сестра.

– Вот, вижу, попала прямо в яблочко!

– Один Всевышний ведает, как ты мудра.

– Не заговаривай мне зубы, отродье противное. Знаю, чем ты ночами занимаешься, знаю. Но и рецепт верный имею, как грех в тебе поубавить.

Агнета настороженно посматривала на Элизу, ожидая, что та скажет дальше.

– Пойдём-ка помолимся вместе, сестра.

Последнее слово Элиза произнесла так, что показалось, что и не человеческая речь его содержит, а шипение змеиное. Затем она схватила юную послушницу за рукав и затянула в свою келью.

Глава 4

Полумрак кельи охватил Агнету, проникая в её душу отголосками грядущих неприятностей. Только несведущий человек мог принять за чистую монету желания Элизы «вместе помолиться». Вряд ли одни лишь благочестивые помыслы руководили опытной монахиней, когда она хватала Агнету за рукав.

В чём другом упрекнули бы Агнету, но не в отсутствии знаний о творившемся за стенами монастыря. Непросто вся сознательная её жизнь, а и вообще, можно сказать, всё существование до этого момента включительно связывало девушку с монастырём.

Немногочисленные дни, проведённые в руках родной матери, не оставили и не могли оставить сколько-нибудь заметного следа в памяти. Впрочем, смутные тени бродили в душе, иной раз пугая своей реалистичностью. Не могла же девушка в самом деле помнить первые дни своей жизни. Или могла?

Тогда способности юной монахини серьёзно бы превосходили обычные человеческие умения. Между тем в глубину собственного существа Агнета не заглядывала, а возможно и боялась заглядывать. Даже для неё оставалось тайной, что она там увидит.

Вместе с тем вокруг все регулярно твердили о порочности девушки, её исконной греховности и неразрывной связи с Противником. Эти слова повторяли так часто, что, порой, сама Агнета начинала в них верить. Но вера её влекла за собой страх, боль и чувство вины, точно, как заповедовали каноны церкви в окружавшем мире.

Другого же мира или хотя бы иной его части Агнета не ведала. Приходилось доверять тому, что имелось вокруг неё, к чему она привыкла за короткую жизнь. Не всегда совпадало желание верить и принуждающая к тому необходимость. Рождалась тяга вырваться, убежать. Но слова мудрых, как их именовали, старших сестёр и матери-настоятельницы удерживали от необдуманного шага.

Часто на исповеди девушка порывалась признаться настоятелю храма, что душа её томится, она чувствует себя иной, нежели остальные насельницы монастыря. Благоразумие и страх грядущего непонимания и особенно жестокого наказания заставляли язык Агнеты неметь. Ничего не слышал исповедник, чего бы нельзя сказать вслух.