Прабхупада. Человек. Святой. Его жизнь. Его наследие.
Шрифт:
А сами вы пробовали ЛСД? — вопрос прозвучал как вызов.
— Нет, — ответил Свамиджи. — Я никогда не употреблял ничего подобного, даже сигарет и чая.
— Если вы никогда не употребляли наркотиков, о как же вы можете судить о них?
Мильбрукцы победно оглядывали зал. Некоторые из них даже закатились смехом и пощелкивали пальцами, полагая, что поймали Свами на слове.
— Я сам не пробовал, — ответил Свами, с царственным видом сидя на своем помосте, — но мои ученики перепробовали все — и марихуану, и ЛСД — и все бросили. Вы можете послушать их. Хаягрива, расскажи им.
Хаягрива выпрямился и своим зычным голосом начал говорить:
— Как бы высоко вы ни «улетели», накачавшись ЛСД, в конце концов вы достигнете пика, и тогда вам волей-неволей
Свамиджи сидел у себя в задней комнате вместе с Хаягривой, Умапати и другими учениками. Вечерняя программа только что закончилась, и визитеры из Мильбрука ушли восвояси.
— Сознание Кришны замечательно тем, — сказал Умапати, — что ты летишь все выше и выше и не спускаешься вниз! Правда, Свамиджи?
— Да, так оно и есть, — улыбнулся Свамиджи.
— Вечный полет, — сказал со смехом Умапати, и другие тоже рассмеялись. Кто-то захлопал в ладоши, повторяя: «Вечный полет. Вечный полет».
Разговор вдохновил Хаягриву и Умапати написать новую листовку:
ВЕЧНЫЙ ПОЛЕТ!
Кайф, которому нет конца.
Занимайтесь сознанием Кришны.
Расширяйте свое сознание, повторяя
ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЕ ЗВУКИ
ХАРЕ КРИШНА, ХАРЕ КРИШНА,
КРИШНА КРИШНА, ХАРЕ ХАРЕ
ХАРЕ РАМА, ХАРЕ РАМА,
РАМА РАМА, ХАРЕ ХАРЕ
Листовка объясняла превосходство сознания Кришны над всеми остальными способами «улететь». Там были такие выражения, как «врубиться», и «ловить кайф». Она выступала против применения «методов искусственной стимуляции для достижения самоосознания и расширения внутреннего видения». Некоторые были против, считая, что листовка «слишком уж подыгрывает настроениям хиппи», но Свамиджи сказал, что в этом нет ничего плохого.
Томпкинс-Сквер-парк был главным парком в Нижнем Ист-Сайде. С юга он граничил с Седьмой улицей, застроенной бурыми четырех-пятиэтажными жилыми домами. С северной стороны на Десятой улице стояли такие же жилые дома, но немного приличнее, и очень старый домишко, в котором разместилось местное отделение Нью-Йоркской публичной библиотеки. На авеню «Б», куда выходила восточная сторона парка, стояла церковь Святой Бригитты, построенная в 1848 году, когда в округе жили одни ирландцы. Церковь, школа и дом священника занимали большую часть квартала. Западная граница парка проходила по авеню «А», где было много кондитерских, торговавших всякой всячиной: газетами, журналами, сигаретами и крем-содой. Кроме того, там находилось несколько баров и бакалейных лавок, а также пара славянских ресторанчиков, где фирменным блюдом был дешевый борщ и где за трапезой бок о бок сидели украинцы и хиппи.
На четырех гектарах парка росло много высоких деревьев, но по меньшей мере половина его была вымощена плиткой. Вдоль дорожек тянулись ограды из массивного кованого железа высотой метра полтора, которые защищали газон. Извилистая лента забора, многочисленные дорожки и ворота делали парк похожим на лабиринт.
Погода стояла теплая, к тому же день был воскресный, и потому в парке было довольно многолюдно. Почти все скамейки, стоявшие вдоль дорожек, были заняты. На них сидели пожилые люди, в основном украинцы, одетые, несмотря на теплую погоду, в старомодные костюмы и свитера. Они сидели небольшими группами и разговаривали.
От старых времен в парке сохранился небольшой мраморный бельведер (четыре колонны с крышей и фонтанчиком для питья). Надпись на нем гласила: «1891 год». На каждой из четырех сторон красовались слова «Надежда», «Вера», «Милосердие», «Умеренность». Но кто-то черной краской намалевал на этом сооружении корявые рисунки, неразборчивые имена и инициалы. Сегодня на одной из скамеек расположились музыканты с латиноамериканскими барабанами и их зажигательные ритмы будоражили весь парк.
Были здесь и хиппи, сильно выделявшиеся среди других. Бородатые мужчины богемного вида и их молодые подруги с распущенными волосами, в потертых синих джинсах были все еще непривычным зрелищем. Их присутствие вносило напряженность даже в «плавильный котел» Нижнего Ист-Сайда. Они были выходцами из зажиточных семей, так что в трущобы их привела отнюдь не нужда. На этой почве у них часто возникали конфликты с обездоленными иммигрантами. Всем известное пристрастие хиппи к психоделическим наркотикам, их бунт против своих родителей и материального благополучия, приверженность к авангардизму — все это делало их презираемым меньшинством и вызывало насмешки окружающих. Но хиппи хотели только одного: делать то, что они считают нужным, и вершить собственную революцию во имя «любви и мира», поэтому их обычно терпели, хоть и не любили.
В Томпкинс-Сквер-парке собирались разные группы молодежи и хиппи. Здесь встречались друзья, которые когда-то учились в одной школе или употребляли один и тот же наркотик. Других объединяла общность взглядов на искусство, литературу, политику или метафизику. Были тут и влюбленные. Были группы, членов которых, на первый взгляд, не связывало ничего, кроме общего стремления делать то, что им заблагорассудится. Были и другие, жившие отшельниками, — сидит такой одиночка на скамейке и анализирует эффект кокаина, глядя то вверх, на странно шелестящую листву на деревьях и на голубое небо над домами, то вниз — на мусор у ног, а в это время его мысли беспомощно мечутся от страха к озарению, от омерзения к галлюцинациям и т.д., пока дурман не улетучится и он снова не превратится в обыкновенного прохожего. Иногда они «зависали» в парке на всю ночь, а с первыми лучами солнца растягивались на скамейках, чтобы немного вздремнуть.
Особенно много хиппи было в парке по воскресеньям. Иногда они просто проходили через парк по дороге на площадь Св. Марка в Гринвич-Вилледж, к станции подземки «Лексингтон авеню» на Астор-Плейс, к метро на углу Хьюстон-стрит и Второй авеню, на остановку автобуса, идущего из центра, что на Первой авеню, или же автобуса, идущего в центр, на Второй, а, может, к автобусу на Девятой, который идет через весь город. Многие приходили в парк просто так, чтобы не торчать дома, а посидеть с друзьями на свежем воздухе — «догнаться», поболтать или побродить по лабиринту парковых дорожек.
Но как бы ни были велики различия в интересах и наклонностях хиппи, для всех них Нижний Ист-Сайд оставался мистической страной. Это были не просто грязные трущобы — это было лучшее место в мире для экспериментов с сознанием. Несмотря на всю его грязь, постоянную угрозу насилия и тесноту, в которой жили обитатели его домов из бурого кирпича, Нижний Ист-Сайд был форпостом революции, целью которой являлось расширение сознания. Если вы не жили здесь, не принимали психоделических наркотиков и марихуану или вас, по крайней мере, не обуревала духовная жажда — желание найти собственную свободную религию, то на вас лежало клеймо невежественного обывателя и ретрограда, задержавшегося на низшей ступени эволюции и цепляющегося за обветшалые идеалы «добропорядочных» американцев-материалистов — такие взгляды объединяли все разношерстные группы хиппи, которые обитали в Нижнем Ист-Сайде.