Правда во имя лжи

Арсеньева Елена

– Яволь! – Валюха лихорадочно потерла руки. – А ты, часом, не знаешь, Струмилин, этот мальчик женат?

– Так ты сама и спроси! Витек… – Андрей повернулся к шоферу. – У тебя часы есть?

– А то!

– Хорошо. Значит, так: Валюха отвлекает красавца, я захожу в клуб. Ты ждешь пятнадцать минут, и если меня нет, вызываешь подкрепление. Милицию, «Скорую», пожарную, дежурную МЧС – на твое усмотрение, понял? И идешь с ними нас отбивать.

– Обижаешь, начальник! – ухмыльнулся Витек, ныряя рукой под сиденье. – Видишь? Да я тебя одной этой монтировочкой отобью, никакая МЧС не понадобится!

– Вот уж нет, ты нам потом понадобишься

живой и здоровый – ноги оттуда делать. Короче, подчиняйся приказу.

– Да пожалуйста… – Витек сунул монтировку обратно. – Приехали. Вон твоя Алексеевская.

– Готовность номер один. Валюха, в атаку!

С этими словами Струмилин выскочил из машины и вдавил палец в кнопку звонка рядом с черно-золотой вывеской. Подоспевшая Валюха бесцеремонно отодвинула его себе за спину и расстегнула пуговку на груди.

Дверь открылась. На пороге, поигрывая бицепсами, стоял «олигофрен».

– «Скорую» вызывали? – поигрывая улыбочкой, спросила Валюха, расстегивая еще одну пуговку и шагая к охраннику так напористо, что тот вынужден был попятиться в коридор.

Струмилин прошмыгнул в образовавшееся пространство, споткнулся на ступеньке лестницы, начинавшейся чуть ли не от порога, сморщился от резкого запаха краски и, оглянувшись, с изумлением убедился, что ни Валюхи, ни бывшего боксера в коридоре уже нет.

Фантастика какая-то!

Впрочем, он тут же забыл о них, когда из-за лестницы вывернулся невзрачный человечек со скучным лицом бухгалтера, а следом – мужиковатая особа в брючном костюме, стриженная в стиле «Я только что после тифа».

– Ага, явился! – протянул бухгалтер. – Надо же, и в самом деле он, собственной персоной. Андрей Струмилин, так я понимаю? Странно… почему-то я думал, что ваше имя Борис. Или это какой-то код?

– Погоди, не тарахти, Семен, – остановила его мужиковатая дама – очевидно, это и была упомянутая в газете Лада Мансуровна. – Пройдите сюда, прошу вас.

Струмилин проследовал за ней в небольшой кабинетик под лестницей – и невольно присвистнул при виде царившего там разгрома.

«Уж не Миша ли Порываев заглянул сюда выяснить отношения?» – мелькнула мысль.

– Здорово, правда? – с явным удовольствием осведомилась Лада Мансуровна. – Что и говорить, ваша Лидочка буйна во хмелю! Вообразите, ворвалась сюда пьяная в дымину, а может, накурившаяся, начала все ломать-крушить…

Лада Мансуровна вдруг осеклась, вскинула брови. Андрей обернулся – и успел поймать досадливую гримасу на лице Семена. Он тыкал пальцем в наручные часы и пытался остановить свою разболтавшуюся работодательницу.

– Вот именно, – кивнул Струмилин. – Мы расстались с Лидой минут тридцать назад, и она была трезва как стеклышко. А уж ни о каком обкурении и речи быть не могло. Напиться где-то, опьянеть, приехать сюда, устроить такой яростный дебош – на это нужно побольше времени! Не проходит вариант, Лада Мансуровна. Давайте перейдем сразу к делу.

– К делу! – вспыхнула Лада Мансуровна. – Деловые какие пошли нынче вымогатели! Лидке не удалось меня до капли выдоить, так ударилась во все тяжкие? Вы тоже станете теперь условия выставлять? А ведь я не врала насчет пьяненькой Лидочки. Она и сейчас спит, источая пары алкоголя. И если вызвать милицию… Но ладно, к делу – так к делу.

И она резко протянула руку ладонью вверх:

– Давайте!

– Уточните, что именно, – сказал Струмилин, опуская руку в карман.

– Что? Вам же ясно сказали. Снимки и эти, как их, негры. Негативы!

– Ну да, – кивнул Андрей. – Только… только дело в том, что ничего этого у меня нет. Да, честно сказать, и не было.

И тотчас кто-то сзади кошкой прыгнул к нему на плечи, повис, захватывая горло локтем и давя на хрип.

* * *

«Кто такой этот Аверьянов? – не переставая думал Джейсон. – Сосед? Брат? Кузен?.. Друг?»

Он и сам не понимал, с чего его заклинило на этой мысли. Почему-то образ загадочного человека, подписавшего телеграмму о Сониной смерти, беспрестанно витал в сознании. Наверное, у нее были мать, отец, родственники, подруги – почему вдруг возник какой-то Аверьянов?

Потом Джейсон понял: он просто ревновал к этому человеку. Уж конечно, Аверьянов близкий Соне человек, если она именно ему доверила тайну своего несостоявшегося брака, просила известить Джейсона в случае беды. Наверное, она знала, что умрет… и получается, думала перед смертью о своем далеком поклоннике? Может быть, страдала от того, что рухнули надежды на счастливую, богатую жизнь в безмятежной Австралии?

До чего жаль эту бедную русскую девочку, которую обманула жизнь, просто смертельно жаль! Не раз и не два на глаза Джейсона наворачивались слезы. «Ну, не судьба!» – пытался утешить он себя. Однако фаталистское смирение никак не помогало, и дни его, и ночи в больничной палате, с нелепо задранной к потолку загипсованной ногой, были полны глубокого уныния.

Ужасно удручало то, что ему не суждено оказалось стать обладателем той особенной красоты, какой поразила его Соня. Наконец-то удалось понять, в чем ее сила, почему она произвела такое потрясающее впечатление. Эта красота была какой-то безусловной, вневременной, вернее – всевременной. Не просто модное, пикантное сочетание носика, глазок, губок, а безусловная гармония. Она считалась бы красавицей в XIX, XVIII, XV веках. В XI и X, II и I. А также до нашей эры. В Древней Руси, при дворе всяких Людовиков, в Голливуде… Всегда и везде! Но не в одних лишь чертах дело, а в этом сиянии, какое излучалось взглядом, улыбкой, голосом. Лицо, которое красиво всегда, даже в слезах, даже в гневе и ярости, потому что…

Потому что!

Больше всего Джейсон сейчас жалел, что у него практически ничего не осталось от Сони. Ну, несколько листочков, исписанных неровным почерком. Ну, одно фото. Одна кассета. Каждый кадр этой записи он уже знал наизусть. И, не желая примириться с мыслью о вечной разлуке с пленившим его существом, бессознательно пытался нащупать что-то еще, искал какие-то неведомые пути, чтобы продлить, зафиксировать состояние восторга, овладевшее им при одной только мысли о ней.

Он привык тщательно анализировать свои мысли и чувства. Ну а теперь, когда он лежит недвижимо и делать больше нечего, он только думает и думает о ней. Вскоре он понял, что этот невероятный, щемящий восторг в нем вызывала не только красота Сони, но и мысль, что именно он, Джейсон Полякофф, станет единственным и полновластным обладателем этой красоты. Он вспоминал, что, еще когда жил надеждою на сей романтический брак, ревновал свою полупризрачную невесту к ее прошлому, настоящему и даже будущему. Теперь, оценивая свои эмоции, Джейсон начал понимать магометан – они держат несравненных прелестниц в гаремах, укутывая их паранджой и чадрою, не позволяя взглянуть на них ни одному постороннему оку.