Правда. Пехотная баллада
Шрифт:
– Мы с большим уважением относимся к страже, – пожал плечами господин Кноп. – И к выполняемой ею работе.
– Мы, ять, просто обожаем стражников, – добавил господин Тюльпан.
– О да, мы готовы любить их днем и ночью, – продолжал господин Кноп.
– В самых разных местах и позах, – кивнул господин Тюльпан. – Потому что мы любим, ять, прекрасное.
– Я просто хотел убедиться в том, что мы понимаем друг друга, – сказал господин Кривс и захлопнул свой портфель.
Затем встал, кивнул и с чопорным видом покинул комнату.
– Что за… – воскликнул господин Тюльпан, но господин Кноп быстро поднес палец к губам.
Бесшумно подкравшись к двери, он выглянул в коридор. Законник ушел.
– Он
– Он – законник, – объяснил господин Кноп. – Кстати, славное тут местечко, – добавил он, чуть повысив голос.
Господин Тюльпан окинул взглядом комнату.
– Да не, – фыркнул он презрительно. – Мне тоже сначала так показалось, но потом, ять, я понял, что это всего лишь подражание баракко, поздний, ять, восемнадцатый век. Пропорции не выдержаны. И ты колонны в холле видел? А? Эфебские, ять, колонны шестнадцатого века с флеронами, ять, времен Второй Империи Джелибейби! Я чуть со смеху не обоссался.
– Да-а, – протянул господин Кноп. – Как я неоднократно подмечал, ты, господин Тюльпан, не перестаешь меня удивлять.
Господин Тюльпан подошел к занавешенной картине и откинул ткань.
– Не, ну ни ять себе. Это же, ять, сам Леонард Щеботанский! – изумился он. – Я видел репродукцию. «Женщина с дурностаем». Он написал эту, ять, картину сразу после того, как переехал в Орлею, где попал под влияние, ять, Каравати. Ты только посмотри на манеру письма! Вишь, как линия руки привлекает, ять, взгляд к картине? А качество освещения пейзажа, который виден, ять, сквозь окно! Обрати внимание, как нос дурностая словно бы следит за каждым твоим движением. Просто, ять, гениально. Честно говоря, я разрыдался бы, будь здесь один.
– Да, очень красиво.
– Красиво? – переспросил господин Тюльпан, впавший в отчаяние от недостатка вкуса у коллеги.
Он подошел к стоящей у двери статуи, стал пристально рассматривать ее, потом нежно коснулся пальцами мрамора…
– Так я и думал! Скольпини, ять! Готов поспорить на что угодно. Но я не видел эту статую в каталоге. И такой, ять, шедевр оставили в пустом доме, в который любой может войти?!
– Этот дом находится под могущественной защитой. Ты же сам видел печати на двери.
– Гильдии? Толпа дилетантов, ять. Мы можем проникнуть в этот дом, как горячий нож в тонкий, ять, лед, ты сам это знаешь. Дилетанты, булыганы и украшения лужаек, ходячие мертвецы… Этот город, ять, полный отстой.
Господин Кноп промолчал. Подобные мысли приходили ему в голову, но его действия (в отличие от действий компаньона) не сразу следовали за тем, что могло сойти за мысль.
Контора и вправду еще ни разу не работала в Анк-Морпорке. Господин Кноп старался держаться от него подальше, потому что, во-первых, хватает и других городов, а во-вторых, инстинкт самосохранения подсказывал: пока лучше бы в Большой Койхрен [2] не соваться. В самую же первую встречу с господином Тюльпаном у господина Кнопа родился План. Его изобретательность вкупе с беспрестанной яростью господина Тюльпана обещала очень успешную карьеру. До нынешнего момента господин Кноп предпочитал действовать и развиваться в Орлее, Псевдополисе и Щеботане – эти города были меньше Анк-Морпорка, и ими было намного легче управлять, хотя в последнее время они все больше и больше напоминали своего старшего собрата.
2
Самый редкий и самый зловонный на Диске фрукт, высоко ценимый гурманами (которые редко ценят что-либо дешевое и часто встречающееся). Также жаргонное название Анк-Морпорка, хотя запах фрукта гораздо приятнее.
Залог успеха Конторы крылся в достаточно простом факте: рано или поздно все – кто угодно! – дают слабину. Взять, к примеру, троллью Брекчию. Стоило проложить маршрут доставки хрюка и «грязи» до самого Убервальда и уничтожить конкурирующие кланы, как тролли сразу поплыли. Их старшие тонны стали вести себя как новомодные лорды. Так происходило повсеместно: старые банды и семейства достигали определенного равновесия с обществом и успокаивались, становясь своего рода бизнесменами. Они избавлялись от оруженосцев и нанимали дворецких. А потом, когда начинались трудности и возникала нужда в людях, способных не только действовать, но и думать головой… тогда-то и появлялась всегда готовая помочь Новая Контора.
Готовая на готовенькое.
Господин Кноп считал, что вот-вот придет время нового поколения. Поколения, которое станет делать все по-новому и которое не будет отягощено бременем традиций. Время людей, которые заставляют события происходить. Господин Тюльпан, к примеру, происходил постоянно.
– Эй, ты, ять, только посмотри! – воскликнул постоянно происходящий Тюльпан, открывая очередную картину. – Подписана Гогленом, но это ж, ять, подделка. Видишь, как свет падает? Если это, ять, писал Гоглен, то разве что своей, ять, ногой. Скорее всего, халтура какого-нибудь евойного ученика.
Всякий раз, когда у компаньонов выдавалась свободная минутка, господин Тюльпан, рассыпая во все стороны абразивный порошок и собачьи таблетки от глистов, отправлялся в обход местных художественных галерей. И господину Кнопу ничего не оставалось делать, кроме как таскаться следом. На этом настаивал господин Тюльпан. Говорил, что это, мол, бесценный опыт. Во всяком случае, кураторы галерей таковой опыт действительно приобретали.
Господин Тюльпан был прирожденным искусствоведом, но, к сожалению, не химиком. Чихая сахарной пудрой и тальком для ног, он посещал частные галереи и разглядывал воспаленными глазками услужливо поданные подносы с миниатюрами из слоновой кости, а господин Кноп в молчаливом восхищении слушал, как его партнер красочно и подробно описывает разницу между старыми подделками, сделанными из кости, и ятскими новоделами, которые ятские гномы изготавливают из ятского рафинированного жира, мела и не менее ятского наклеинового спирта.
Потом господин Тюльпан нетвердой походкой направлялся к коврам и гобеленам, некоторое время рассуждал о способах ковроткачества, пару минут обливался слезами у пасторали, после чего заявлял, что выставленному в галерее бесценному сто-латскому гобелену тринадцатого века никак не больше ста лет, потому что… не, ять, ты только глянь на эту вот лиловатость! В то время, ять, такого красителя просто быть не могло! А это что, ять, такое? Агатский котелок для бальзамирования времен династии П’ги Сю? Да вас просто, ять, обобрали, господин! Это не глазурь, а полное фуфло!
Пораженный до глубины души господин Кноп даже забывал прятать в карманах небольшие, но ценные вещицы. Честно говоря, он знал о том, что господин Тюльпан увлекается искусством. Когда им доводилось поджигать чье-либо жилище, господин Тюльпан всегда старался вынести из дома действительно ценные для истории произведения искусства, пусть даже для этого приходилось тратить время на то, чтобы привязать жильцов к кроватям. Где-то глубоко в этом заращенном толстым слоем рубцовой ткани и клокочущем яростью сердце пряталась душа истинного ценителя с безупречным чувством прекрасного. Странно было обнаружить ее в теле человека, готового постоянно всасывать в свой нос ароматические соли для ванн.