Правда. Пехотная баллада

Пратчетт Терри

– Ага, – подтвердил господин Тюльпан. – Органическое мне, ять, втыкает.

– Э-э, а вы уверены?.. Нет-нет, все в порядке! – резко вскинул руки Достабль при виде того, как изменились лица убийц. Эти люди были уверены всегда и во всем. – Та-ак, значит, вам нужны пло… менее хорошие сосиски, верно?

– Чтоб, ять, когти внутри, все такое, – сказал господин Тюльпан.

– Ну, я… я вообще-то… честно говоря… – Достабль сдался. В конце концов, он был продавцом. А что покупается, то ты и продаешь. – Позвольте же кое-что рассказать вам об этих сосисках, – продолжил он, плавно переключая

внутренний двигатель на обратный ход. – Если кто-нибудь случайно отрубает себе палец на бойне, никто ведь мясорубку не останавливает. Но крыс в них вы скорее всего не найдете, потому что крысы предпочитают обходить это предприятие стороной. Зато там имеются животные, которые… ну, вы ж понимаете, говорят, жизнь зародилась в своего рода супе… То же самое можно сказать и об этих сосисках. Если вам нужные плохие сосиски, лучше этих вы не найдете.

– Ты приберегаешь их для особых покупателей, да? – спросил господин Кноп.

– Для меня, господин, каждый покупатель – особый.

– А перчица у тебя есть?

– Люди называют это перчицей, – понесло Достабля, – но лично я называю это…

– Перчицу, ять, я люблю, – сообщил господин Тюльпан.

– …Просто изумительной перчицей, – мгновенно сориентировался Достабль.

– Берем две, – сказал господин Кноп, даже не собираясь вытаскивать кошелек.

– За счет заведения! – воскликнул Достабль, оглушил две сосиски, вложил их в булочки и протянул покупателям.

Господин Тюльпан заграбастал обе сосиски и прихватил перчичницу.

– А знаешь, как в Щеботане называют сосиски в тесте? – поинтересовался господин Кноп, когда они двинулись дальше по улице.

– Нет, – сказал господин Тюльпан.

– Они называют их «сосиска в ля тесте».

– Разве ж это по-инострански? Ты, ять, шутишь?

– Я, ять, никогда не шучу, господин Тюльпан.

– Ну, то есть скорее они должны называться как-нибудь более экзотично… К примеру, «сосу ля тестикль», – сказал господин Тюльпан и щедро откусил от продукта Достабля. – Ять, на вкус так точь-в-точь… – пробурчал он с набитым ртом.

– Слово «тесто» переводится немного иначе, господин Тюльпан.

– Сам знаю. Я ж говорю о вкусе. Эта сосиска – настоящий кошмар.

Достабль проводил их взглядом. Ему еще ни разу не доводилось слышать подобную манеру речи. Кроме того, буква «ять» в Анк-Морпорке была отменена давным-давно.

Огромная толпа собралась у высокого здания на Желанно-Мыльной улице, а повозки выстроились аж до самой Брод-авеню. Толпа просто так не собирается, логично рассудил Вильям, а значит, кто-то должен написать о причине подобного сборища.

В данном случае причина была очевидной. На плоском карнизе у окна пятого этажа, прижавшись спиной к стене, стоял мужчина и остекленевшими глазами таращился вниз.

Собравшаяся толпа отчаянно пыталась ему помочь. Привыкшие ко всему жители Анк-Морпорка вовсе не хотели его ни в чем разубеждать – это было не в их натуре. В конце концов, они жили в свободном городе. Поэтому и советы были свободными и бесплатными.

– Заберись лучше на здание Гильдии Воров! – кричал один мужчина. – Целых шесть этажей и крепкая булыжная мостовая внизу! Череп раскроишь с первой же попытки!

– И вокруг дворца неплохая мостовая из плит, – заметил стоявший рядом.

– Ага, точно, – подтвердил следующий. – Но попытайся он спрыгнуть с дворца, патриций его убил бы.

– Ну и что?

– Тут ведь главное стиль…

– Башня Искусства! Рекомендую, лучше не сыщете, – уверенно заявила одна дама. – Девятьсот футов почти. И вид открывается прекрасный.

– Согласен, согласен. Но слишком долго лететь, успеешь о многом подумать. По-моему, не самое удачное время для самоанализа.

– Послушайте, у меня целая телега креветок, и, если я задержусь здесь еще хоть немного, они отправятся домой своим ходом, – простонал возница. – Чего он не прыгает-то?

– Размышляет. В конце концов, это для него серьезный шаг.

Человек на карнизе, услышав шорох, резко повернул голову. К нему, стараясь не смотреть вниз, бочком подбирался Вильям.

– Доброе утро. Ты решил попробовать меня отговорить?

– Я… я… – Вильям отчаянно пытался глядеть прямо. Снизу карниз казался куда более широким. Он уже очень жалел о затеянном. – Что ты, мне такое даже в голову не приходило…

– Я всегда открыт для подобных бесед.

– Да, конечно, понимаю… Э-э, а не мог бы ты сообщить свое имя и адрес? – попросил Вильям.

Как оказалось, здесь наверху дул довольно противный ветер, предательские порывы которого скользили вдоль крыш и стен зданий. Страницы блокнота трепетали, как крылья бабочки.

– Но зачем?

– Э… Видишь ли, после того как человек падает с такой высоты – а земля внизу очень твердая, – он, как правило, не склонен отвечать на вопросы, – пояснил Вильям, стараясь не дышать. – А я собираюсь отпечатать об этом на бумаге. Вот и решил, что правильнее будет сообщить, кто ты и что.

– На какой такой бумаге?

Вильям достал из кармана экземпляр «Правды» и молча передал терзаемый ветром листок.

Мужчина сел на карниз и углубился в чтение. Ноги его болтались над улицей, а губы безмолвно шевелились.

– Тут, типа, рассказывается всякая всячина? – спросил он спустя какое-то время. – Это как глашатаи, только на бумаге?

– Именно. Итак, как тебя звали?

– Что значит «звали»?

– Ну, понимаешь… ведь ты наверняка… – пробормотал Вильям. Он махнул рукой в пустоту и едва не потерял равновесие. – Если ты…

– Артур Тогось.

– И где ты жил, Артур?

– В Болтунном переулке.

– А твоя работа? Ну, чем ты занимался?

– Опять ты обо мне в прошедшем времени! Знаешь, стражники куда вежливее. Они меня даже чаем угощают.

В голове Вильяма прозвенел некий предупредительный колокольчик.

– То есть… ты частенько прыгаешь?

– Не совсем прыгаю… Скорее предпочитаю недопрыгивать.

– Это как?

– Ну, типа, останавливаюсь в самый последний миг. Я ведь не из этих, не из прыгунов. Чтобы прыгнуть, большого ума не требуется. Это неквалифицированный труд. Я больше специализируюсь на «спасите-помогите», если ты меня понимаешь.