Правила боя
Шрифт:
– Я пошел, – сказал Петр Петрович.
Он дошел уже до двери, остановился, подумал.
– Паша, пошли-ка со мной, а ты, – он ткнул в мою сторону указательным пальцем, как обычно указывал на небо, цитируя Библию, – а ты никуда не уходи, можешь понадобиться. Развлекайтесь пока, как можете…
И вышел.
Я понимал в происходящем все меньше и меньше, и это мне начало сильно не нравиться.
– Гадкий все-таки старичок, – сказала Светлана, и мы принялись развлекаться.
Дневное время для нас со Светланой прошло быстро и незаметно, но к приходу дорогих гостей, Паши и Сергачева, мы были уже помыты, одеты и сидели порознь, во избежание ненужных, не ко времени, эксцессов.
В новостях к утреннему сообщению о пропаже подлодки добавился репортаж корреспондента Би-би-си. Он стоял у ворот военно-морской базы Кандла и рассказывал о том, что лодку захватили неизвестные, экипаж был ими отпущен на берег, неясна только судьба капитана Према Чандра, который может находиться в сговоре с злоумышленниками или удерживается ими силой.
После этого показали жену капитана Чандра, молодую, но располневшую индуску с ритуальным пятном на лбу, четверых его детей, по очереди пытавшихся потрогать объектив телекамеры, и постепенно разговор перешел на условия жизни индийской семьи среднего достатка. Такие подробности Сергачева не интересовали и он выключил телевизор.
– Мне удалось кое-что узнать, – сказал Сергачев, пожевав губами. – Леша, слушай, это важно! Лодка только что пришла в Индию из Владивостока, новенькая, с иголочки, полностью снаряжена для боевого похода. Скорее всего, на борту ракеты с ядерными боеголовками. Они Индии вроде как не положены, но мы же добрые, мы делимся всем, что у нас осталось, тем более, у нас с индусами нерушимая дружба – «Хинди – руси, пхай пхай!», ети его мать! Это – атомоход, значит, автономность плавания у него неограничена, где и когда он всплывет – хрен его знает! А посему, Лешенька, вот тебе билетики на самолет, завтра вылетаешь в Питер, встретишься с Киреем, он уже маленько в курсе, и – давай, поднимай братву!
– Как – встретишься с Киреем? – спросил я, холодея. – Его же убили!
– Живой он. Я тебе не говорил разве? Извини старика, память – ни к черту.
– Я сам видел, в аэропорту, по телевизору…
И перед глазами – фигура, лежащая на полу в «Невском Паласе».
– Я говорю – живой, значит, живой, – прикрикнул на меня Сергачев.
– Паша, закажи кофе, а я пока этому… расскажу что да как.
Паша, видимо, «что да как» знал, потому что не стал звонить по телефону, а пошел заказывать кофе с плюшками прямо к дармштадтской горничной, и не было его довольно долго, словно варили они там не кофе, а добротный наваристый суп из костей, постоянно его перемешивая…
– Ты, Леша, помнишь, конечно, как в нас с тобой стреляли на Сенной площади? Помнишь? И правильно делаешь, такие вещи надо запоминать, чтобы врагу потом ответить тем же. Так вот, после этого неприятного эпизода я Кирею строго-настрого запретил нос из нашего особнячка на Каменном высовывать и даже из дома на двор выходить пореже. А для таких случаев у меня уже давно были припасены два мужичка, не скажу, что очень уж сильно на Кирея похожие, но издалека, или в полумраке, или впопыхах вполне перепутать можно. Утром Кирею позвонили, кстати, от твоего имени, будто ты чего-то в гостинице забыл и перед отлетом туда вернулся, я одного из этих мужичков в гостиницу вместо него и направил. Где он геройской смертью и погиб.
– Вроде как нехорошо мужичка-то на смерть посылать? – язвительно поинтересовался я.
– А Кирея на смерть посылать – хорошо? И потом, с мужиками этими с самого начала уговор был, если что – в них стрелять будут, и гранаты бросать, и с ножом на них кидаться. А они бомжевали не первый год, для них в тепле и сытости хоть сколько пожить – за счастье, потому и согласились. Так что – все честно, Лешенька, все честно…
Может, оно и честно, но не по душе мне кого-то другого вместо себя на смерть посылать, но говорить я этого Петру Петровичу не стал – к чему старика лишний раз расстраивать.
Глава девятая
Не зарекайся от тюрьмы
Питер встретил меня такой же, как и в Гамбурге, жарой, но на этом сходство с Германией кончилось.
Я быстро и без проблем прошел таможенный досмотр, потому что не только не вез с собой ничего запрещенного, но и вообще не вез ничего. В руках был портфель-дипломат с детективом, который я читал в полете, газетой, зачем-то купленной в аэропорту, и взятым на всякий случай зонтиком. От оскорбительной процедуры ожидания и получения багажа я был избавлен и сразу прошел к выходу, на стоянку такси.
Перед самым вылетом из Гамбурга Паша спросил меня, не позвонить ли в Питер, чтобы подогнали машину в Пулково, и я гордо отказался. Хотелось не спеша проехать через весь город, посмотреть, как живет Петербург после юбилея, во что одеты по летней жаре питерские девчата и вообще – побыть частным гражданином Алексеем Костюковым, а не призраком Господина Головы.
На площади перед аэровокзалом стояла привычная толчея. Люди кавказской, украинской, молдавской и среднеазиатской национальностей представляли заметное большинство среди прибывающих и улетающих пассажиров. Во всяком случае, казалось, что их больше. Они постоянно перемещались с места на место, гортанно перекрикивались, призывая друг друга, махали руками, громко смеялись и вообще вели себя непринужденно, как дома, отчего русские были опасливо тихи, стараясь обходить стоящие на дороге группы темпераментных иноземцев, и даже я – большой, крепкий и уверенный в себе мужчина, почувствовал себя не в своей тарелке.
Пробравшись сквозь пеструю, пахнущую восточной пищей и потом, толпу, я огляделся. Помимо желтых машин такси с привычным зеленым огоньком и шашечками на дверцах, были и машины частников. Они стояли отдельно, особняком, от битой, кривобокой «копейки» до новенькой, сверкающей «ауди»…
Ко мне подскочил шустрый мужичонка с ключами в руке:
– В город поедем?
– Поедем, – согласился я.
Мужик аккуратно, двумя пальцами, взял меня за рукав, подвел к «Жигулям», ухоженной, средних лет «пятерке», и открыл переднюю дверцу. Из стоящей на солнцепеке машины пахнуло банным жаром, и я попятился.
– Не бойся, парень, – весело сказал водила, – окна откроем, в дороге продует, мерзнуть еще будешь.
Пришлось сесть. Обивка сиденья тоже была горячей.
– Куда? – спросил он, заводя мотор.
Я прислушался, двигатель работал ровно и тихо, без обычных для «Жигулей» стуков, хрипов и всхлипываний.
– Хороший движок, – сказал я.
– А то, – обрадовался он, – клапана, карбюратор, все – будьте-нате! Куда едем-то?
– Рули пока на Петроградскую, там скажу.
– Петроградская – это хорошо, – одобрил водитель.