Правила игры без правил (сборник)
Шрифт:
Затем у Недолина прорезался интерес к фантастике. Три или четыре очерка посвящены именно ей. Он немного порезвился на тему двойного посмертного имени «советский писатель-фантаст», поговорил об именах фараонов, заключаемых в картуш, но, хвала небесам, этим и ограничился, оставив в стороне пирамиды, сфинкса и египетскую магию. Его увлекла непонятная и, на первый взгляд, иррациональная антипатия властей к фантастической литературе.
Чем была вызвана эта неприязнь или даже, если копнуть глубже, под надгробие, ненависть? Возможно, инстинктивная защита своих прерогатив: как смеют эти мелкие прихлебатели описывать будущее, когда означенное будущее выписывается в тенистых кущах кремлевских дач в соответствии с кроками очередного съезда-пленума! Поэтому
Перейдя от излюбленных вирусов и микробов к объектам покрупнее, он долго и с тошнотворной обстоятельностью рассуждает о раковых клетках, о своего рода посвящении в метастазы, причем каждая клетка персонально проходит обряд инициации в первичке. Отсюда следует банальный ход — неприязнь властей к фантастам — это естественное отношение злокачественной опухоли к доброкачественной.
В другом опусе Недолин сводит ревность властей к раздражению старого палача, сообщающего своему восприемнику «сакральную» профессиональную тайну: все жертвы — прошлые, настоящие и будущие — суть одна жертва, на самом деле изначально умерщвленная. И тут, представьте себе, на это профсобрание вваливается сосед-точильщик, функция которого — время от времени затачивать топор, и то ли подслушав разговор, то ли с перепоя заявляет, что нет никакого «на самом деле» и что этих «на самом деле» превеликое, если не бесконечное, множество.
Некоторые пассажи, впрочем, забавны. Так, в описаниях ракет в фантастической литературе 50—60-х годов Недолин не обратил внимания на откровенную фрейдистскую символику (вернее, пренебрег ею, полагая, что это всего лишь первый уровень магической мимикрии), а стал подсчитывать, сколько раз в иллюстрациях повторяется выписанный на бортах стальных фаллосов тетраграмматон «СССР». Выводов, правда, он никаких не делает.
Были у него мелкие заметки о самоубийствах поэтов и прозаиков, но он запутался в своих конструкциях. Мне, да и, наверное, любому читателю не вполне понятна связь между самоубийством Есенина и «Теркиным на том свете» Твардовского.
В последнее время вообще мало что можно понять из его сочинений. Даже если согласиться с тем, что в момент смерти Александра Ульянова его душа вселилась в тело брата Владимира и начало своей новой жизни («другой путь») ознаменовала фактическим изгнанием, изъятием души брата своего (зомбификация ритуального убиения Авеля Каином?), даже если предположить, что на Красной площади лежит дважды мертвец Советского Союза (а потому и живее всех живых — единственный!), то почему из всего этого следует, что Отечество наше не просто «тот свет», а истинный ад, и притом, прошу заметить, ад китайский? Ссылки на тибетскую «Книгу мертвых» и обильная цитация «Записок из хижины «Великое в малом» не вносят никакой ясности [5] .
5
В китайских источниках действительно описаны случаи, когда в момент казни, самоубийства или насильственной смерти неумиротворенная душа вселяется не только в новорожденного, но и во вполне зрелую особь. Одержание духом может быть кратковременным, а может и затянуться надолго. Китайские практики рекомендуют сразу же по одержанию облить жертву смесью собачьего кала, конской мочи и кошачьей крови. Дух удалится немедленно. Очевидно, в то время в Симбирске с собачьим калом было напряженно.
Некоторые реверансы Недолина в сторону тибетских магов и попытки нащупать контакт с силами, разрушающими красную магию, естественно, ни к чему не приводят. Ни Ханин, ни Недолин не подозревали, что столкнулись с демоном, владеющим самой древней, могущественной и неодолимой — мозаичной магией. Мозаичная (она же кумулятивная, она же виртуальная, она же трансметрическая…) магия рассыпана, растворена везде и во всем, что существует, а потому — смертно. Забытое заклятие «на миру и смерть красна» осталось только в сборниках пословиц и поговорок, но всякий, пытающийся добраться до истинного смысла, увидит в нем не только красную смерть мира, но и смерть красного мира. Однако это мало обнадеживает.
Пока крутятся молитвенные валы ротационных машин, пока верстаются изо дня в день, пока создаются адептами Сына Четырех Кровей книги мертвых — надежды для нас нет. Может быть, наши дети…
Рано или поздно мне придется сделать свой шаг за холодную линию пентаграммы и вынуть иглу из точки пре- секновения. Скорее всего эта попытка ни к чему не приведет. Ханин исчез бесследно. Исчезнет и Недолин. Исчезнем и мы.
Перед своим окончательным исчезновением Недолин расставит по углам стола четыре зеркала и призовет невесть откуда вспомнившимися заклинаниями все силы, которые он будет в состоянии призвать.
Разумеется, ничего не произойдет.
И после этой попытки он сгинет, растворится в бытии.
От его последнего труда, посвященного новому поколению как символу надежды на возрождение духа, останется горсть пепла и несколько слов. Это будет надпись черным фломастером на стене, чуть ниже выцветшей фотопанорамы города Суздаля.
Надпись гласит:
«Новое поколение червей выбирает новые трупы».
Большой оптимист был этот Недолин.
Москва, 1990 г.
БОЙЦЫ ТЕРРАКОТОВОЙ ГВАРДИИ
или РОКОВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФАНТАСТИКИ
Законы небес беспощадны — от них не уйти, не укрыться, А мир бесконечно огромен, и дел в нем свершается много. Исчезли навеки три царства, прошли они, как сновиденье, И скорбные слезы потомков — одна лишь пустая тревога.
Ло Гуаньчжун «Троецарствие»
Господ читателей, взыскующих строгой хронологии, исторической правды и объективного анализа, просят не беспокоиться.
Каюсь: давным-давно ввел в соблазн душу невинную, приохотил человека к фантастике. До той поры мой приятель, квантовый физик Пантелеймон Волунов по прозвищу Валун, фантастику не любил, поскольку не читал. Но десяток-другой книжек, подсунутых ему в должной последовательности, ввергли его в мир звездолетов и машин времени, лихих телепатов и отчаянных удальцов в сияющих скафандрах. Впоследствии Валун уехал по распределению в какой-то секретный «ящик» за Уралом и выпал из обращения лет на двадцать. Когда же опять переставились исторические вехи и страна в очередной раз пошла другим путем, Валун остался без работы — «ящик» накрылся деревянной крышкой ввиду фатального безденежья и глобального потепления. В политическом, разумеется, смысле.
Увидел я его на московской улице за книжным прилавком и узнал сразу же. Был он все так же небрит, весел и шустёр. Торговал книгами и сопутствующим товаром. Выяснилось, что он несколько лет как обосновался в столице, успел купить плохонькую квартирку, вовремя продав родительский домик в Гороховце. На жизнь не жаловался, наоборот, посочувствовал мне — идет сплошняком переводная литература и кинороманы, хотя покупателю уже обрыдли все эти доны Педры, и они, покупатели, хотят российских авторов.